Окончательная реальность - страница 35



Официант принес равиоли.

– Вам бы, группенфюрер, книжки писать, – проворчал Умберто.

– Напрасно иронизируете, – слегка напрягся Макс. – Вернувшись в Берлин и скорее желая найти Зою, а не сундук, я провел небольшое расследование. Конечно, вы понимаете, в Петербурге без нашего ведома не то что «официальные лица», муха не пролетит. Так вот, никаких действий по упомянутым бумагам не проводилось. Я поручил пробить по калькулятору всех Зой, а потом Маш, Наташ и прочих, пересекавших границу Западной России в тот год. Безрезультатно. Я не люблю быть болваном в игре, но на этот раз пришлось смириться.

– Зачем же сейчас, через столько лет, возобновлять поиски? – спросил Умберто, а про себя подумал: «Интересно, что старый развратник хочет искать, рукописи или Зою, а может, старуху?»

– Это скорее совпадение. Мы с вами говорили о переменах. Умберто насторожился.

– Так вот, – продолжал Макс, – «дорогой Леопольд Ильич» довел Казакию до полного маразма. Его стараниями Готская теория себя совершенно исчерпала. Люди смеются. А смех, вы знаете, разлагает, сусло начинает бродить. Если дело так пойдет и дальше, досмеемся до открытой фронды. А нестабильность на нашем Юге сейчас, когда нефть все дорожает, не нужна. Словом, принято решение слегка выпустить пар. Небольшие реформы, незначительная перестройка, чуть больше информации. Заодно кое-какие технологии отработаем. «Тихий Дон» там запрещен. Еще бы, про готов в нем ведь ни слова, зато много про казаков. Новая национальная идея – вот что нам нужно на Юге. Я не поленился, прочитал.

«Он что, и по-русски читает?» – удивился Умберто.

– Интересная книга. Материала много, придется подредактировать, конечно, но главное автор… Прежний автор не годится, Умберто. Отъявленный коммунист, любимчик Сталина, невозможно. К тому же, если он действительно не автор, восстановим историческую справедливость, и информационный повод для начала операции отличный: «Великий национальный казацкий писатель Федор Крюков. Судьба и правда великого романа». Звучит!

– Послушайте, Макс, вы разговариваете со мной, будто я штурмбанфюрер СД. Вы ничего не перепутали?

– Не хамите, Умберто, я оказываю вам высокое доверие, мне нравится работать с такими интеллигентными людьми, как вы. Нет, правда, мне не хотелось бы поручать эту деликатную миссию долбоебам из гестапо. Кроме того, я вам доверяю. Убежден, что всё услышанное вы сохраните у себя в голове для потомков, но не станете перегружать лишней информацией современников. Вы же умница.

– А какова судьба этого человека, автора или не автора, ну, сталиниста? – поспешил сменить тему Умберто.

– Судьба человека? Шолохова? В первые дни войны он попал в плен под Смоленском и не пережил концлагеря.

– Печально.

– Да. В общем, так, завтра полетите к этому вашему Вильгельму. Придумаете что-нибудь, скажете ему, например, что он троянский конь, несущий разрушение маразматическому готско-казацкому мифу.

– А вы, стало быть, хитроумный Одиссей?

Макс поморщился.

– Я Зевс, Умберто. Для вас я Зевс Громовержец. Прошу помнить об этом. Вильгельм Зон, – кажется, он невыездной. Вот передадите, пусть порадуется, – Макс бросил на стол дипломатический паспорт. – Деньги на расходы ему выдадут в Готенбурге.

– А если он не согласится?

– Сделайте так, чтобы согласился. Аргументы, – Макс указал на паспорт, – весомые, повидает семью в Москве. У него семья в Москве, верно?