– Сожалею, леди, но «Пен» уже занят японским главнокомандующим, не думаю, что он захочет потесниться, – ответил мой избавитель.
– Я ценю Ваш юмор, – сказала женщина холодно.
– Занимайте комнаты на всех этажах, кроме нижнего, – скомандовали нам, и толпа начала ломиться на узкую деревянную лестницу.
– Давайте девочку мне, – сказала молодая.
– Вы же кричали, что это не Ваш ребёнок.
– А разве Ваш? Или в этом заведении Вам нужна девочка?
– Мисс… Я поищу её родителей и приведу их к Вам. Не дерзаю спрашивать адрес, но позвольте хотя бы обменяться с Вами именами. Николас Янг.
– Элизабет Хантер.
– Леди Элизабет, Вы ещё не знакомы с Айрин. Айрин, познакомься – леди Элизабет.
– Давай за мной, а то, пока мы тут соблюдаем ритуалы рыцаря Ланселота, все лучшие места займут.
Мы медленно двигались в очереди вверх по лестнице.
– Сколько тебе лет? Восемь? Девять?
– Мне – одиннадцать.
– Одиннадцать?! Такая маленькая и худая? – Элизабет задумалась и захлопала длинными ресницами. – Значит, в старости будешь молодушкой.
– Будет ли у нас всех старость? – громко вздохнула грузная женщина с одеялом вместо воротника на плече.
Элизабет словно не расслышала.
– Что у тебя за акцент? Ты не англичанка?
– У меня британский паспорт, – я отвернула голову и тут же споткнулась о ступеньку.
– А родилась ты где?
– В Шанхае.
– Ну не китаянка же ты. Откуда твои родители?
– Они русские.
– Ах вы русские! Ты, наверно, какая-то княжна?
– Нет.
– Признавайся, княжна? Графиня? Может, за тебя мне дадут золота и соболей?
Комната, которая нам досталась, была тесной, без окна, с одной большой кроватью, оказавшейся уже занятой. Элизабет кошкой метнулась в угол и бросила на пол пальто.
– Расстилай свой плащ, Ваше сиятельство. А то не успеешь оглянуться, как кто-нибудь угнездится на голове, – скомандовала она. – Сиди здесь и никуда не уходи, а то тебя никогда не найдут. Я скоро.
Моих родителей в гостинице не оказалось.
Николас, навещавший нас несколько раз в день, приносил мне кусочки шоколада и молоко и развлекал Элизабет новостями.
У него были карие глаза, домиком очень густые брови и крупный красноватый нос. Мама говорила про такой – типичный английский нос. Чёлка, усмирённая бриллиантином, через два дня пребывания в отеле встала смешным хохолком, что придавало Николасу сходство с добрым попугаем.
Прошёл слух, что всех иностранцев отправят в один большой лагерь. Где расселят – неизвестно, поэтому нужно запасаться всем, чем только возможно, учил Николас. Но Элизабет и без него знала что делать и после своих отлучек из комнаты возвращалась то с вилками, то со старой простынёй, то с грязной мышеловкой.
Наконец, недели через две, объявили, что в лагерь отправляется первая партия.
– Вам так не терпится за колючую проволоку? – спрашивали соседи Элизабет, которая стремилась попасть в число первых.
– Не хочу провести ближайший год в углу на полу, – отвечала она.
– Год?! Дева Мария! Типун Вам на язык! Нас скоро освободят, мы ведь не военные.
Ещё через день жильцы нашего этажа, в основном женщины, высыпали в тесный коридор. Пока толпа гудела и распределялась по зазорам, высокий японский офицер в круглых очках держался в профиль. Коротко подстриженные усики очерчивали недовольной скобкой круглый рот. Когда все успокоились, он заговорил: «Вас отправляют в лагерь для интернированных лиц в Стэнли. Там будут хорошие условия проживания и изобильная еда. Матери с детьми получат привилегии. Надеюсь, каждый из вас оценит щедрость Японской императорской армии. Как вы знаете, солдаты Великой Японии всегда были великодушны к женщинам и детям».
