Уезжать мы были должны третьего июня, а накануне, как обычно в мастерских, мне устроили проводы. Петрович отговорился, сказал, что надо рыбацкие снасти к поездке готовить. Мне тоже надо было спешить, поэтому пили на скорую руку, но Михал Абрамыч то ли от первой летней жары, то ли от отсутствия закуски уже после третьего стакана стал говорить очень проникновенно и идеологически выдержанно.
– Товарищи, мы сегодня провожаем Юрия Иваныча и Николая Петровича за границу. Николая Петровича сейчас нет с нами, но душой он здесь.
– Он бы и телом не отказался здесь побывать? – заметил Василий Фомич. – Ему Лидка еще с утра настрого предупредила, чтобы после уроков сразу домой.
Михал Абрамыч, словно не слыша, только пригладил одной рукой венчик волос и продолжил:
– Им выпала великая честь быть засранцами, тьфу, посланцами страны мирного атома и всеобщего бесплатного среднего образования, но, если где-то империалисты – капиталисты еще бряцают оружием…
– Михал Абрамыч, в магазин больше не побегу. Мне собираться надо, и вообще, жене обещал…
Я уже понял, что «проклятые империалисты» хотят заслать меня в магазин.
– Юрий Иваныч, попрошу не перебивать голос партии.
– Юрк, не перебивай. Что ты, в самом деле. Мы все понимаем: заграница, жена, – подал голос Иван Иваныч. – Сами сбегаем. Ты нам только троячок оставь, и езжай к жене.
– И, если где-то империалисты бряцают оружием, – попытался продолжить Михал Абрамыч, – то пусть все прогрессивное человечество знает, что империализм «но пасаран». И передай всему… Ты куда едешь?
– В дружественную Болгарию.
– И передай всему дружественному болгарскому народу наш коммунистический привет. Короче, «Рот фронт», – Михал Абрамыч поднял левую руку с пальцами сжатыми в кулак, а правой аккуратно поднес стакан портвейна ко рту.
– Ну, ты завернул, Абрамыч, – восхитился Василий Фомич. – Тебе надо бы было с Юркой ехать, а не Петровичу. Он там нажрется, и спать пойдет или рыбу ловить. Ты бы такой «рот фронт» устроил в Болгарии. Всех бы уложил, а сам бы бодрячком остался.
– Надо бы, – печально согласился Михал Абрамыч, – но не могу. Партия считает, что я здесь нужнее. Она мне так и говорит: «Не уезжай».
– Кто говорит? – не понял Иван Иваныч.
– Партия, мудила, говорит. Партия.
– Теперь понял. Обзываться только зачем? – обиделся Иван Иваныч.
– Я тебя обозвал мудилой только потому, что ты не слышишь голоса партии, потому что она с тобой говорить не хочет, а я с ней каждый день беседы веду. Вот сейчас она вопрошает: «А все ли вы сделали товарищи для торжественных проводов нашего Юрия Иваныча в дружественную нам…, – Михал Абрамыч запнулся
– … Болгарию, – подсказал я.
– … Болгарию, – закончил он.
Голосу партии отказать не мог. Я не только дал денег, но и сам сбегал в магазин. Как никак посланец страны мирного атома.
Маняша, добрая душа, привезла чемодан в школу. Она всю ночь просидела на диване в мастерской, терпеливо дожидаясь моего пробуждения. Когда я проснулся, протянула мне чистые вещи и коротко сказала: «Переоденься, скотина». Обижаться я не стал, молча взял одежду и переоделся.
– Все, поехали, – сказала она, бегло оценив мой внешний вид.
– Ты, что поедешь со мной на вокзал?
– Нет. Я просто хочу побыстрее от тебя избавиться, хотя бы на две недели.
Я не огорчился, так как во рту была ужасная сухость, а в голову словно навертели шурупов. Но все же сумел оценить ситуацию, прикинув, где смогу перехватить хотя бы пивка.
