Решающую роль играла позиция Помпея, и долгое время никто не был уверен в том, какой она окажется. Цицерон давно уже допускал, что «римского Александра» трудно понять. Постепенно появились признаки того, что чем дальше, тем больше Помпей готов был выступить против своего бывшего тестя. Он оказывал ему все меньшую поддержку. Позднейшим поколениям это казалось очевидным – как резюмировал поэт Лукан в «Поэме о гражданской войне» (I. 125–126) столетие спустя,
Цезарь не может признать кого бы то ни было первым,
Равных не терпит Помпей.
(Пер. Л. Е. Остроумова)
Лишь признав, что он нуждается в помощи и поддержке со стороны Помпея, проконсул Галлии мог обеспечить себе достойное возвращение. Когда кто-то спросил, что Помпей сделает, если Юлий Цезарь откажется подчиняться сенату, Помпей самодовольно отвечал: «А что если мой сын захочет ударить меня палкой?» Заявления, подобные этому, вселяли бодрость во врагов Цезаря.[105]
Консулы постоянно предпринимали атаки на Юлия Цезаря, требуя его немедленного отзыва. Первый был кузеном и тезкой мужа Октавии, он стал консулом 51 г. до н. э. Сам Марцелл равным образом проявлял враждебность двоюродному деду своей жены во время консульства в 50 г. до н. э. Чтобы дать отпор этим нападкам, Цезарь потоком слал галльскую добычу в Рим, добывая себе новых сторонников, особенно среди плебейских трибунов. 1 декабря 50 г. до н. э. один из них поставил в сенате на голосование требование, чтобы Цезарь и Помпей одновременно сложили командование.[106] Только 22 сенатора проголосовали против, 370 человек, напротив, эту инициативу поддержали. Подавляющее большинство не хотело идти на риск новой гражданской войны даже при том, что они не любили Цезаря и не желали его дальнейшего усиления.[107]
Распространился слух о том, что проконсул уже вторгся в Италию. Марцелл попытался убедить сенат действовать, однако ничего не вышло из-за вялой позиции его членов и трибунского вето. Не обращая на это внимания, он и его коллега в сопровождении друзей поспешили на виллу Помпея в Альбанских горах и вручили ему меч, призвав его защищать республику вместе со своими легионами. Помпей не выказывал нежелания поднять оружие против бывшего тестя и друга. Затем выяснилось, что слухи оказались ложными и ничего не произошло. 1 января 49 г. до н. э. консулом стал другой Марцелл, на сей раз младший брат консула 51 г. до н. э. Каждая сторона внесла свои предложения, но мало было доверия и желания идти на переговоры, в которых видели лишь проявление слабости. 7 января сенат принял senatus consultum ultimum,[108] призывая магистратов и проконсулов, находившихся близ города (очевидно, имелся в виду Помпей) сделать все необходимое для того, чтобы республика не потерпела ущерба. Марку Антонию и другому трибуну,[109] который держал сторону Юлия Цезаря, дали понять, что их безопасность отныне не гарантирована. Они бежали из города и направились на север.
Несколько дней спустя – вероятно, 10 января – Юлий Цезарь переправил единственный легион через реку Рубикон – границу, отделявшую его провинцию, где его империй сохранял силу, от Италии, где он ее терял. Человек, за свои победы заслуживший публичное выражение благодарности сограждан, теперь становился мятежником, которому предстояло либо победить, либо разделить участь Катилины. Мы не знаем, произносил ли он в действительности слова старого азартного игрока – «жребий брошен» – когда начинал гражданскую войну, однако нет сомнений в рискованности мероприятия или его уверенности в том, что выбора у него нет. Юлий Цезарь готов был ввергнуть республику в гражданскую войну, чтобы защитить свое положение и свое
