Рука оттаивала, и сквозь гидрокостюм постепенно просачивалось тепло. Рина прикрыла глаза: блаженство! Завернуться прямо здесь и спать.
По шлему легонько постучали; октопус стал охровым. Он поглядывал как бы исподлобья, опустив голову. Протянул щупальце, которое бережно держало нечто чёрное и продолговатое, похожее на жирную гусеницу.
Что это? Еда? Вроде бы уже договорились: пленники – травоядные. Рина с интересом взяла животное: извивается, словно морская пиявка. Октопус настойчиво подталкивал пальцы Рины с подарком к её голове, а другими щупальцами приподнимал край своей мантии, тыкал под него.
Чего он хочет?
Скользкая пиявка вырвалась, куда-то сразу пропала. Рина хлопнула по карману, где был пони-баллон: сколько уже смеси потратила? И повлекла губку наверх, отогревать Хонера.
***
11 дней спустя
Осьминог в аквариуме, словно шарик ртути, просочился из-под стены замка наружу. Пожаловался:
– Мои руки немеют. Душно, и сладковатый запах, он повсюду!
– Уже промываю внешний фильтр, – заверила я и принялась для вида крутить переключатель компрессора.
– Знаешь… – Осьминог мечтательно вздохнул, взметнув струёй из сифона песок со дна. – Когда впервые дотронулся до твоей ладони, сразу понял, что ты дама. Удивительно, но ваша кожа часто пахнет, как у озарённых!
– Мы с тобой выделяем одни и те же гормоны: дофамин – когда радуемся, адреналин – когда злимся, окситоцин – когда хотим доверия и любви.
Я опустила правую руку в воду, и присоски тут же прильнули, начали играть с пальцами. Вдруг осьминог отпрянул, вспыхнул алым:
– У тебя на коже этот сладковатый запах!
Чёрт! Я выдернула руку, обдав брызгами свой белый халат. Сказала примирительно:
– Тебе показалось. Лучше приберись в замке, наверняка там гниют остатки пищи.
– Вот ещё! У меня идеальная чистота.
Он принялся сердито натирать блестящую лейку от душа.
Тем временем очередные три капли упали в воду.
***
11 дней до этого
Доставить огромную губку на плиту оказалось делом нелёгким: она бестолково трепыхалась в струях, как фата невесты, и тормозила движение. Хонер помог вытащить «одеяло» из воды и сразу разлёгся на нём, раскидав ноги.
– Ништяк, грелка! Почему одна? Сказала бы, две тащи, и побольше.
– Ну ты и наглый, я еле доплыла с этим. Где спасибо?
– А ещё скажи – пусть гонят нашу рацию. Капитану наверху сто пудов надоело нас ждать, он точно свинтил.
Рина скрипнула зубами: по договору, при форс-мажоре команда должна ожидать дайверов не меньше трёх суток, вызвав спасателей. Но филиппинцы довольно свободно относятся к своим обязательствам, могут и раньше уйти.
Связь планировали через военную систему на гидроакустике: рация Рины посылает звуковые сигналы к буйку, тот отправляет сообщение в рубку капитана. Никель-кадмиевый аккумулятор позволял рации работать четыре дня, найти бы её, так и координаты можно передать…
– Дерьмо! Ай! – вскрикнул Хонер, хватаясь за ухо. – Ай-й!..
– Что случилось? – Рина кинулась к гидрологу.
– Дрянь какая-то… В ухо мне заползла, кусается там… Я оглох!..
Он вскочил, принялся прыгать на одной ноге, пытаясь вытрясти что-то из уха. Рина схватила его за плечи: в слуховом проходе торчал чёрный изгибающийся хвост.
Та пиявка, что совал ей октопус! Вот же гад. Тварь заползла в губку, притаилась, а теперь укусила Хонера! Вытащить бы, да пинцета нет.
Рина пыталась ухватить скользкий хвост ногтями, уговаривая Хонера не дёргаться, когда услышала шлепки сзади. В недоумении оглянулась…
