Олимпионик из Ольвии. «Привидения» острова Кермек (сборник) - страница 7
Услышав во дворе голоса, из гинекея[44] вышла жена Фокрита – хрупкая миловидная женщина с простенькой и в то же время изящной причёской на голове, одетая в длинный, чуть ли не до пят, белый полотняный хитон.
– А я-то думаю, кто к нам пожаловал? – приветливо улыбнулась она. – Хейре, Софон! Какими ветрами?
– Хейре, Мелисса! Всех тебе благ! А ветрами?.. Да всё теми же, нашими, степными.
– А это что за парнишка с тобой? Уж не сын ли? – поинтересовалась Мелисса, хотя и так уже догадалась об этом. Спросила единственно для того, чтобы доставить приятное гостю.
– А то кто же? – в голосе Софона послышалась плохо скрытая гордость. – Плавтом зовут.
– Будь счастлив, Плавт! – хозяйка одарила мальчишку доброжелательной улыбкой и не без доли зависти заметила: – Тебе есть чем гордиться, Софон.
– Мелисса! – взял жену за руку Фокрит. – Люди с дороги. Организуй чего-нибудь поесть. Да и нам уже пора бы подкрепиться. Вот и позавтракаем вместе.
– Где будете завтракать? В столовой?
– В столовой? Нет, пожалуй, будет лучше здесь, во дворе. На улице уже достаточно тепло. Ты тоже к нам присоединяйся. И Тимона позови. Он сам при чужих людях не осмелится сесть за стол.
Мелисса возвратилась в дом, и вскоре оттуда вышли две рабыни – молоденькая и постарше. Они поставили на стол низкую плетёную корзину с продолговатыми ячменными лепёшками, корзинку поменьше с хорошо сохранившимися за зиму головками чеснока и лука, большую тарелку с зажаренными голубями под чесночным соусом, запах которого тотчас распространился по всему двору, и расписанный белым по чёрному кратер с вином. Затем на столе появились кувшин с чистой водой и несколько чаш. Прежде чем сесть за стол, Фокрит, Мелисса, Софон, Плавт и Тимон, как надлежит, совершили омовение, говоря проще, помыли руки и вознесли молитву покровителю Ольвии Аполлону. Тимона хозяин усадил между собой и Плавтом.
Фокрит и Софон – давние приятели, а поскольку виделись они редко, то поговорить у них всегда было о чём.
– Такое впечатление, что Ольвия хорошеет не по годам, а по дням, – заметил между прочим Софон, макая в разбавленное водой вино кусок лепёшки. – Я перестаю узнавать этот город. Хотя и бываю здесь не так уж редко. В чём дело?
– Ты не всё ещё видел. И то ли вскоре увидишь! – в голосе Фокрита слышалась неподдельная гордость за свой город. – Всё дело в том, что мы наконец избрали толковых архонтов. Особенно повезло нам с архонтом-басилевсом[45], который думает не о том, какую бы выгоду иметь от этой должности, а постоянно заботится о городе. Я говорю о Гиппархе, сыне Филотидоса. Представь себе: он начал обустраивать в городе канализацию! Ты, конечно, не знаешь, что это за штука такая. Попробую объяснить. Теперь вся вода со всех дворов и улиц, а с нею, конечно, и всякие нечистоты, будет стекать в специальные колодцы, а оттуда – по керамическим трубам – прямиком в Гипанис. Представляешь? И эти трубы будут проложены под тротуарами и под дорогами. То есть они не будут никому мешать, их даже видно не будет. Каково? Ольвия становится совсем другим городом, не то что раньше была. Скоро на улицах у нас не будет ни помоек, ни луж, ни грязи, ни вони. Представляешь, насколько приятнее и удобнее будет жить в таком городе! Но и это не всё. Ещё Гиппарх собирается построить в городе водопровод и подвести воду едва ли не к каждому дому. И непременно – в каждое общественное здание. Вот так!