– Вы правы, память сложное устройство, но могу сказать с уверенностью, в нашей голове храниться все. Просто нам, взрослым, доступно лишь то, что не принесет вреда.
– Как считаете, Настасья Викторовна, а после смерти, память сохраняется?
– Очень бы мне хотелось верить в то, что нет… – задумавшись о сыне и боли, которую он испытывал в последние дни жизни, произнесла Настасья. – Когда вы впервые задумались о смерти? – после этого вопроса Юрий оживился, даже его глаза проявили искренний интерес. Он выдохнул, наклонился и стал расшнуровывать свои туфли. Сначала Настасья не поняла, зачем Юрий это делает, но, закончив с обувью, мужчина лег на кушетку, закрыл глаза и начал рассказ:
– Когда мне было восемь. Я смотрел как мои ровесники играют в футбол на детской площадке. Воротами служили столбы для сушки белья, травы не было, асфальт, часто те, кто падали, сдирали колени до крови. Я не люблю боль, и тогда не любил, поэтому предпочитал наблюдать со стороны. Когда дети выражают свою личность иначе, не следуя стадному чувству, их считают странными. Так произошло и со мной. Белая ворона в школе, во дворе, в саду, но был у меня друг, Степа. Он был болен астмой, приходилось сидеть со мной и наблюдать за чужой игрой. Так вот, однажды, когда ребята устроили очередной дворовой матч, я наблюдал за их резвостью, бегом, эмоциями и в мыслях само собой начали появляться интересные рассуждения. Я представлял, как бы выглядел Леша – вратарь в гробу, упади ему на голову кирпич или Славик, вспоровший себе живот о штырь, торчащий посреди двора.
– Вы хотели, чтобы это произошло с ними?
– Нет, ни в коем случае, дети жестоки, остры на язык, но это проходит с возрастом. Я просто представлял, как бы они выглядели. Я бы не хотел, чтобы вы, Настасья Викторовна, увидели во мне то, чего нет. Я не стал озлобленным, не держал обид на других. Я ведь и впрямь отличался, было бы глупо не признать этого.
– Вы очень рассудительны, Юрий. Я не считаю вас склонным к жестокости. Знаете, у меня вчера умерла кошка. Я наблюдала, как душа покидает ее тело, как больно несчастному животному. А когда она умерла, я не увидела никакой красоты, что была у нее при жизни. Шерсть сразу поблекла, мордочка иссохла и вытянулась, все что было в ней прекрасно при жизни, стало вызывать неприятное ощущение. – Настасья знала, что делиться с пациентом личным, крайний случай, но ей нужно было его разговорить. Про Мишу она бы никогда не стала заводить разговор, а вот Муся прекрасно подходила для этого случая.
– Это печальное событие, я вам сочувствую. Потерять любимого питомца иногда сравнимо с потерей близкого родственника. Или вы не согласны? – Зрачки Юрия расширились, но смотрел он не на Настасью, а на тень за ее спиной. Мурашки пробежали по рукам женщины, она обернулась, но за спиной никого не было.
– К чему этот вопрос, Юрий Анатольевич?
– Я просто полюбопытствовал, – улыбнулся он, – Разве вы никого не теряли? Может, я, конечно, ошибаюсь, но за свою жизнь я повидал много людей, глаза которых выдают глубокую печаль. Такие глаза бывают только у тех, кто пережил самое страшное, – смерть любимого человека.
– Моя личная жизнь вас не должна волновать.
– Жаль. Ведь вас волнует моя. – улыбаясь, произнес Юрий. Он встал, не обуваясь, прошел к окну у кресла Настасьи Викторовны. Она не оборачивалась, шок от поведения Юрия и желание взять в свои руки ситуацию были единственными мыслями.
