– А ты? – нетерпеливо повторил Эсбен, запуская ладонь в растрепанные волосы.
Он редко перехватывал инициативу. Из них двоих ведущей всегда была Кайса, но только не в этот раз. Она стушевалась. Обхватила обеими руками наполовину опустевший бокал.
– Скажи мне. Не молчи.
– Я не думаю… не думаю, что он жив.
Эсбен выдохнул, кивнул и выпрямил спину. Взгляд его был лихорадочным, блуждающим.
– Но я не уверена, что все было так, как считаешь ты. Я не уверена, что это сделали они.
Эсбен вскинул брови.
– А кто еще? – возмущенно спросил он.
– Я не знаю, Эсбен.
– Или ты просто не хочешь в это верить?
– Послушай, было расследование. Им даже не были предъявлены обвинения.
– Все дело в привилегиях.
– Какие к черту привилегии, когда происходит такое?
– Я знаю, в чем дело. Ты просто защищаешь его.
Выражение лица Кайсы изменилось. Она возмущенно, почти яростно посмотрела на брата.
– Что? Я никого не защищаю!
Эсбен на мгновение закрыл лицо руками, потом осушил бокал до конца и налил себе еще вина.
– Ладно. Извини.
Кайса отодвинула в сторону почти нетронутую тарелку супа. Аппетит у нее пропал.
– Ты читал книгу, которую написал отец Клеменса и Мартена?
– Читал.
– Давно?
– Пару лет назад. В тот же год, когда она вышла. А ты?
– И я. Мне так хотелось прочесть ее, но внутри оказалось столько боли, что я не могла читать быстро. Порой я заставляла себя. Иногда мне хотелось избавиться от нее.
– Понимаю. Налить тебе еще?
Кайса подставила бокал.
– Я не представляю, что испытывают Йорген и Улла. Да и Мартен тоже. Когда я думаю об этом становится невыносимо. В конце книги Йорген пишет о том, что единственное, что принесет им хоть какое-то облегчение это…
– Узнать, что случилось, – закончил за нее Эсбен.
– Верно. Я так хочу чем-то помочь, но в моей памяти нет ничего полезного. Я помню еще меньше, чем тогда. Да и потом… Меня там даже не было.
Эсбен долго молчал. Потом поднял глаза на Кайсу и хрипло прошептал:
– Если бы я не отключился, то все было бы в порядке.
– Ты не можешь этого знать.
Она знала, что Эсбен винил себя все эти годы. Кайсе так хотелось снять этот груз с его плеч, но есть вещи, с которыми ничего нельзя поделать. Человек, опоздавший на самолет, который потерпит крушение, будет винить себя в том, что остался в живых.
Эсбен подвинул к ней тарелку остывшего супа.
– Тебе нужно поесть. Давай.
Она не стала спорить. Ужин они заканчивали в тишине, прерываемой еле слышным звучанием радио.
Стояла глубокая ночь. Кайса не спала. Она лежала в одежде на застеленной постели. Из комнаты Эсбена не доносилось ни звука, но Кайса знала наверняка, что ее брат тоже не может сомкнуть глаз. Она думала об их вечернем разговоре и пыталась вернуться в прошлое. В памяти воскресали высокий столп огня, густота деревьев, громкий смех и песни. А потом – посреди всего этого – Эсбен с разбитым виском, вопросы и обеспокоенные взгляды. Поиски в лесу. Полиция. И вопрос, интересующий каждого жителя города: куда пропал младший сын Йоргена и Уллы?
Кайса перевернулась на спину. Рядом с ней лежал телефон. На экране мелькало непрочитанное сообщение от Йоханнеса. «Может поговорим?» Хватит с нее разговоров на сегодня. Да и говорить ей с ним больше не о чем. Она уже сказала ему все, что могла. Поставила точку. Не запятую, не многоточие, а огромную черную точку.
Она попыталась представить, каким бы был Клеменс – встреться они сейчас. У нее это плохо получилось. Он так и остался для нее мальчишкой пятнадцати лет, всюду таскающим за собой фотоаппарат и диктофон. Самым верным другом в ее жизни. Кайса была уверена, что они бы продолжали общаться. Продолжали бы поддерживать связь. Клеменс был одним из тех людей, которые входят в твою жизнь и остаются в ней навсегда.
