– Конечно.
Фредерик видел, что ей холодно, но даже не подумал предложить переместиться в машину.
– Для всех моих клиентов действует единственное правило. Это предельная откровенность. Вы должны быть честны со мной. Справитесь?
Женщина кивнула.
– Хорошо.
– Ваш муж оказывает по отношению к вам насилие, так?
Фредерик всегда начинал с самого больного. Он не подступался на мягких лапах. Он нападал. Фредерик так хорошо преуспел в этом, что выражение «нападение – лучшая защита» в его случае нужно было воспринимать не то чтобы буквально, а в качестве единственно возможной модели поведения, учитывая, что защищаться ему не нужно было вовсе.
– Как я уже сказала по телефону…
– Да или нет?
– Да.
– Какого рода это насилие? Как я понял… не только психологическое.
Женщина поджала губы, потерла ладонью локоть.
– Он бьет меня.
Фредерик кивнул, не обращая внимания на неловкость собеседницы. Он встречал таких клиентов бесчисленное множество раз. Их вид давным-давно перестал вызывать в нем сочувствие.
– Вы сообщали кому-то об этом?
Женщина робко переступила с ноги на ногу.
– Нет.
– Я не говорю о врачах и полицейских. Кто-то из ваших друзей знает об этом?
– Нет, никто.
Фредерик прищурился и вновь окинул собеседницу взглядом. Потертая одежда. Воспаленные глаза. Сухое лицо. Очевидно, из тех, кто боится вставить слово наперекор и всегда молчит.
– Расскажите мне о нем. О вашем муже.
Женщина нахмурилась. В ее глазах скользнуло недоумение.
– Разве вы не встречались с ним?
Ее удивление было оправданным. Фредерик представлял интересы ее мужа в суде при бракоразводном процессе. Это был высокий, похожий на куницу, человек, который умудрялся обладать толстым кошельком при полном отсутствии мозгов.
– Я хочу увидеть его вашими глазами.
– Хендрик… Большую часть времени он отстранен от всего, что касается семьи. Ему нет дела ни до детей, ни до меня. Он совершенно не может себя контролировать, когда выпьет, становится грубым и жестоким. Вы же знаете подробности дела? Хендрик выставляет меня не в самом лучшем свете. Я боюсь, что он выиграет дело и заберет детей, но он никудышный отец. У нашей младшей дочери астма, за ней нужно все время присматривать, а он даже не знает, что за лекарства я ей даю. Они пропадут с ним. Хендрика ничего не интересует, кроме хоккея и тех девиц, с которыми… с которыми он… – женщина остановилась, втянула побольше воздуха в легкие, но так и не смогла закончить мысль. – Он плохой человек. Поверьте мне.
– Зачем же он пытается отсудить детей, если они ему не нужны?
– Из-за своего статуса в обществе. Ему важно, что о нем думают окружающие, а еще он не откажется от возможности втоптать меня в грязь. Вы – моя последняя надежда. Мой адвокат не сможет состязаться с вами и с версией Хендрика. Он уничтожит меня в суде. Что он вам наговорил? Что это я люблю прикладываться к бутылке, да? Что у меня мало средств к существованию? Боже, Хендрик просто… раздавит меня, – женщина заплакала. – Пожалуйста, я надеюсь лишь на то, что вы плохо сыграете, что вы… не будете защищать его интересы в полной мере. Мне сказали, что вы можете такое устроить, – она сунула руку в карман, лихорадочно порылась в нем и вытянула оттуда пачку денег. – Здесь десять тысяч крон.
Фредерик бросил равнодушный взгляд на деньги.
– Ваш муж платит больше.
Женщина быстро утерла лицо рукавом.
– Это все, что у меня есть. Прошу.
– Послушайте. Вам следовало бежать от него раньше. Вам следовало хоть кому-то рассказать о том, что он с вами делает. И тогда бы вам не понадобилась моя помощь.
