– Нет, – выпрямляюсь, закутавшись в махровую ткань, – я просто тоже тебя люблю, – закусываю нижнюю губу. – Очень.
6. 6
– И поэтому ты плачешь? – у него серьезное лицо, но во взгляде столько тепла и понимания. Ну или же я просто хочу так думать, воображаю себе то, чего нет.
– Нет, – упираюсь коленом ему в ногу, – знаешь… я не такая, какой ты меня видишь. Я не сильная и не смелая. Я трусиха, и мне проще притворяться…
– Это ты к чему?
– Я не уверена, что смогу справиться с давлением твоей семьи и кознями Веселовой. Она же перевелась сюда не просто так. Я боюсь, что в конечном итоге тебе не поверю. Испугаюсь и сбегу. Потому что закрываться в себе, игнорируя проблемы…
– Я тебя понял.
Андрей подает мне руку, помогая переступить через бортик ванны, а когда мои ступни касаются мягкого коврика, спрашивает:
– Кофе будешь?
– Буду, – пожимаю плечами, сожалея о том, что не договорила.
Я и правда не уверена, что справлюсь. Я привыкла бежать от проблем, прятаться в своей ракушке и делать вид, что ничего не случилось. Так проще, так можно избежать боли.
И наверное, будь у меня чуть больше смелости, я бы сбежала прямо в эту минуту.
Это, наверное, с детства, когда ты слышишь, как в соседней комнате ругаются родители, бьется посуда, а ты сидишь за стеной с закрытыми глазами и представляешь, что этого вовсе нет.
Вот и сейчас мне будет проще вычеркнуть Андрея из своей жизни, представить, что между нами ничего и никогда не было. Представить, что все это лишь сон.
Помучаться, но избежать того ада, который способна устроить его семья. Ведь то, что это непременно случится, неоспоримый факт. Его мать не позволит нам жить спокойно. Ни за что. Еще и Веселова…
Да, я боюсь трудностей и боли. Боюсь быть преданной, брошенной. Я много чего боюсь. Моя напускная самоуверенность на то и напускная. Любые чувства выбивают из колеи, они способны разрушить твою и так по крупицам склеенную личность на раз-два.
Только что бывает с разбитой вазой? Правильно, ее выбрасывают.
Андрей так неожиданно ставит передо мной чашку кофе, что я вздрагиваю. Поднимаю взгляд, но быстро утыкаюсь в кружащуюся по периметру кружки молочную пену.
Поправляю заправленный край полотенца, которым я обмоталась, и откидываю еще влажные волосы за спину.
– Спасибо, – бормочу, хватаясь за ручку пальцами. – Только не подумай, что я…
– Тебя действительно так парит ситуация с моими родителями?
Панкратов садится напротив, обхватывает мои ладони, прижимая их к теплой поверхности белой керамики.
– Я просто не хочу быть яблоком раздора.
– Ты и не будешь. Я уже взрослый мальчик и давно сам принимаю решения. Моей матери это никак не касается.
– А твой отец?
– Поверь, ему точно нет до всего этого дела.
– Андрей, – вздыхаю, возвращая себе одну ладонь, – мы разные. Очень-очень разные.
– Это же хорошо?
На его губах появляется улыбка, а моя неуверенность нехотя отходит на второй план.
– Наверное, – пожимаю плечами. – Прости, я не хотела портить вечер.
– Ну, мы же собирались поговорить.
Его бровь нагло ползет вверх с жирным намеком, что наши разговоры были беспощадно прерваны страстью еще до моих гнусавых откровений.
– Давай договоримся, что не будем молчать. Если тебя что-то не устраивает, если ты чего-то боишься, не уверена, то всегда можешь поделиться со мной.
Андрей снова перехватывает мои пальцы, переплетая их со своими, внимательно рассматривает мои слегка дрожащие руки.
