Она назначает жертву - страница 13

Гасилову не нравилось все, чего он не понимал. Он боялся подобных вещей и вдруг понял, что ему страшно сидеть рядом с Лисиным.

Сегодняшнее утро началось необычно, не так, как всегда. Сначала в него стреляли. Потом хотели добить. Он уже побывал в больнице, а теперь следователь пытался склонить его к казуистическим рассуждениям. Вопрос, прозвучавший последним, лишний раз убедил Гасилова в собственной правоте.

– Вам сколько лет? – руководствуясь одному ему известными соображениями, Лисин обращался к молодому сотруднику то на «вы», то просто и фамильярно.

– Двадцать семь. Полных.

– Вы уже не в больнице. Что значит «полных»? Итак, двадцать семь. Из них в прокуратуре вы трудитесь, выражаясь вашим же языком, полных пять лет. – Лисин покачал головой и со стуком сбросил с ладони никелированную зажигалку. – А мне сорок семь. Из них я двадцать пять работаю следователем.

Для Гасилова это было сроком, не поддающимся восприятию. Он плохо представлял себя за два месяца до пенсии и никак не мог увидеть собственную персону в роли важняка из Следственного комитета.

– Прежде чем сказать главное, я поставлю тебя в известность об одном факте, о котором ты еще не догадываешься.

– У меня в Шотландии померла бабушка и оставила мне замок и тридцать три коровы?

– Круче, – не моргнув глазом, пообещал Лисин.

– Тридцать… четыре коровы?

– Я прав, – ухмыльнувшись, подытожил Лисин. – Ты мне подойдешь. С этой минуты ты член моей группы.

– Но…

– Почему ты не открывал рта таким вот манером, когда речь шла о замке в Шотландии? – Следователь подобрал зажигалку и стал осторожно постукивать ею по столешнице, выделяя ударения в произносимых словах: – Распоряжение о введении тебя в группу я подготовлю. Следственный комитет согласует это с Генпрокуратурой. Приказ придет Мартынову по факсу завтра утром, но это уже ничего не значит. Ты в моем подчинении.

– А как же тогда выглядит главное? – Прокурор облизнул губы, пахнущие новокаином, поправил руку, лежащую на перевязи.

Действие лекарств стало отходить, уступая место боли. Кажется, именно в этот момент Гасилов начал понимать, что все происходящее – всего лишь реальность.

– С учетом того, что я никогда раньше не был членом следственной бригады?

– Это касается твоего неприятия моего отношения ко всему тому, что тебе привычно. Запомни, Гасилов, одно правило и пронеси его, если сможешь, до конца своей карьеры как кредо. – Перед лицом молодого человека появился крепкий палец, покрытый светлыми волосками. – Если кто-то вошел в твой дом и убил близких тебе людей, значит, он бросил вызов, сделал это публично, дерзко, надсмехаясь над тобой и погибшими. Теперь уже нет разницы, как именно ты найдешь мерзавца и придушишь его. – Следователь отстранился от прокурора, убрал в карман зажигалку, пачку сигарет и похлопал ладонью по столу, привлекая внимание Гасилова. – Тебя коробит от моей очевидной грубости и развязности. На самом деле это нечто другое. Наша психика устроена таким образом, что недружелюбное отношение к человеку легко исправить на симпатию. Обратная же трансформация невероятно сложна. У меня, как и у тебя, тоже был учитель. Так он говорил мне и куда более страшные вещи.

– Например? – Эта беседа без темы стала увлекать Гасилова.

– Он советовал мне беседовать с незнакомыми людьми так, словно они уже поступили со мной нечестно. Чтобы по окончании этих первых разговоров меня немного мучила скабрезная мысль о том, что они не заслуживают того, чтобы я общался с ними так грубо, развязно, неуважительно. По правилу, подтвержденному незыблемым законом природы, вскоре выяснится, что восемь из десяти людей, с коими ты столкнулся в новом уголовном деле, этого заслуживают. У остальных двух, Гасилов, не так уж трудно попросить прощения. Лучшее же извинение следователя перед порядочными людьми – это уголовное дело, профессионально и справедливо расследованное им. Так что каяться в той манере, в которой это привыкли видеть люди, не нужно вовсе.