Папа рассказывал, как взял его однажды генерал на реку раков ловить:
– Ну, раки раками, но не генеральское это дело в реке сидеть. Показали как, объяснили, и: «Иди, Сашка, раков таскай».
А сами сидят, пиво с полковником попивают.
Я одного рака вытянул, другого. Вдруг слышу, сильно схватил, боль нестерпимая. Руку вытащил, а на ней – крыса огромная, да ещё какая-то сине-зеленая. Я завизжал и – дёру из реки. Сколько они меня потом не уговаривали, я – наотрез. Стреляйте мол, не пойду в воду.
Папа давал нам потрогать осколок снаряда, который остался у него с войны в ноге. При этом говорил, что один раз уж точно должен был погибнуть, да видно не время ещё:
– Мы тогда маршем шли. Дали нам перекур. Мы так, как шли, рухнули, даже не рассредоточились. Нас там человек пятьдесят лежало. Так снаряд в самую серёдку к нам упал. Ну, мы лежим, не шелохнёмся. Но не разорвался. Кто-то из нас в рубашке родился.
Далее эстафету принимал Владимир Иванович:
– А я на фронт в мае 42-го попал. Отца в этом же году забрали – в марте, а меня выходит – через месяц. До войны я на гужавтотранспорте работал слесарем – механиком, образование-то – пять классов. А до того и грузчиком в колхозе работал и поммастера на «Томне» (ткацкой фабрике). Служил я в 9-м Танковом Корпусе, 1-й Танковой Армии, 8-й Мотострелковой Бригады, во втором батальоне на противотанковой батарее. Награждён двумя Орденами 2-й степени, Орденом Красной Звезды, Медалью «За отвагу».
В учебке я был в посёлке Кузьминки на станции Липняки. Там и была сформирована 8-я Мотострелковая Механизированная Бригада. Назначили меня командиром расчёта противотанкового орудия (сорокопятки).
Прошёл я и Центральный и 1-й Белорусский фронта. Сильных ранений не было. Так – царапины. Вокруг столько людей полегло, а мне – ничего. На Курской дуге контузило. Кровь из ушей текла. Ничего не слышал, только гул стоял. После того сражения из 40 наших ребят в живых только 15 осталось. Я в госпитале три дня пробыл и назад сбежал – к своим.
Перед самым наступлением на Курской дуге у меня встреча произошла с командующим фронтом Рокосовским. Серьёзный мужик был, высокий, худощавый. Мы с вечера были «накушамшись», вот и отсыпались в стогу. А часа в 3 утра выбрались из стога. Вид, конечно, … ну совершенно не соответствует. И все в соломе. А Рокосовский перед наступлением войска объезжал:
– Что такое? Кто разрешил это безобразие?
А мы стоим, как пни, глазами хлопаем, молва отнялась, и солома в голове торчит. Отведал я тогда плетки главнокомандующего.
За Курскую дугу я первый Орден ВОВ 2-й степени получил – подбил два немецких танка.
Второй Орден ВОВ мне дали за Юнкерса 88-го. Стояли мы на позиции. Тут этот немец налетел и пошёл нас колошматить. Земля к небу летела. Света не видать. И ведь, сволочь такая, все бомбы раскидал, а угомониться не может. Решил нас ещё и попугать. Тут я его на бреющем полёте из противотанкового орудия и сбил.
Осколок на щеке – это память, чтобы рот не разевал. Мы уж тогда Днепр форсировали. Я из окопа башку высунул, тут мне осколок щёку и разрезал.
А то был случай уже в Польше. Тогда наступление шло. Неразберихи много. Ехали мы ночью в колонне. Темень – глаз выколи. Моя пушка была замыкающей. Так вот, на мою пушку ночью немецкий транспортер в темноте наскочил (сзади в нас немецкая колонна врезалась). Да так, что ствол моей пушки в радиатор их транспортера вошёл. Ладно, мы заснули. А они-то что, спали что ли?
