– …Вместе, – пролепетал Лёка. – Вместе!
– В каком таком месте? – поддразнила его Маш. – Твое место известно где. В сарае. При кухне. Вот и отправляйся туда. Когда будет нужно, мы тебя позовем.
– Вместе. Мы должны быть. Все вместе.
– Да мы и так все вместе, – Шило попытался выправить ситуацию. – Мы вместе. Разве ты не видишь, Лёка?
– Не все, – продолжал упорствовать тот.
– Сережа! – осенило вдруг Полину. – Ты имеешь в виду Сережу?
– Сережа. Да, – голос Лёки прозвучал не слишком уверенно.
Упоминание о Сереже вызвало у Маш новый приступ сарказма:
– Вот черт! Я и забыла о нашем Супермене. О нашем семейном достоянии, о нашем карманном олигархе. Но и ему при всем могуществе трудно будет усидеть на четырех стульях сразу. Миккель, Шило… Вынесите этот хлам!
Мужчины синхронно кивнули подбородками и двинулись к стульям. На этот раз даже Лёка не посмел им помешать. Он стоял, вцепившись пальцами в край стола; голова его мелко тряслась, а взгляд был устремлен на дверь, за которой когда-то располагались чертоги Парвати. И Полина вдруг поймала себя на мысли: как было бы здорово, если бы дверь отворилась. И темнолицее многорукое божество – ее собственная бабка – возникло бы на пороге.
Тут и конец твоему могуществу, Маш!
Наверное, о чем-то сходном думали и Аля с Никитой: они тоже, не отрываясь, смотрели на дверь. И совсем выпустили из виду лестницу, со стороны которой донесся смешок.
– Так-так-так! Едва собрались, а уже успели перессориться? Гадкие, гадкие детишки!..
Тата!
Увлекшись разборками со стульями, все как-то позабыли о ней. Как долго она наблюдает за происходящим, сидя на ступеньках лестницы?
– Никто и не думал ссориться, – буркнул Шило. – Все в порядке.
– Ты полагаешь? А я вот думаю, что все совсем не в порядке. Один человек… – Тата перевела взгляд на Маш и с нажимом повторила: – Один человек возомнил себя самым главным в отсутствие хозяев. По-моему, это неправильно.
– У нас здесь целый боекомплект блаженных, – фыркнула Маш. – Протри глаза, блаженная! Хозяева давно здесь.
– Это ты, что ли?
– Не только я.
– Но ты – в первую очередь. Маш – самая главная. Всегда, везде и во всем. Правда, до тех пор, пока…
Тата замолчала.
– Пока что? – подзадорила ее Маш.
– До тех пор, пока не появится кто-то еще.
– На что это ты намекаешь?
– Тебе не понравились старые стулья. Почему?
Почему Тата не спускается вниз? Сидит и сидит на этой проклятой лестнице. Как будто опасается приблизиться к столу, приблизиться к двоюродным братьям и сестрам. Что с ней не так? Или – не так со всеми остальными?…
– Этой рухляди здесь не место. Кажется, я ясно объяснила.
– Еще бы! Вот только тебя беспокоят не сами стулья. Тебя беспокоят те, кто когда-то сидел на них. Любое воспоминание о прошлом злит тебя. Тебе неловко, Маш. Тебе неприятно. Ведь все здесь знают, что…
– Что? – Маш побледнела.
– Сама знаешь.
– Иди сюда, детка. Шепни мне на ухо о том, что знают все. Смелее, не бойся.
Маш явно провоцировала свою молодую кузину на скандал, выманивала на просторы гостиной, к отрогам стола: туда, где все неожиданно подчинились ей. Все до единого – так почему Тата должна стать исключением?…
Но она даже не сдвинулась с места – девушка, с которой Полине так неожиданно захотелось подружиться. Она осталась на лестнице, и именно оттуда полетели в Маш тяжелые, как булыжники, слова:
– Все здесь знают, что в том, что случилось тем летом, виновата ты.
