– Майя, – начала Галина со вздохом, – я не собираюсь читать тебе мораль, но ты совершаешь ошибку, которая может дорого стоить. Все надо делать вовремя. Я со своими мужиками разбиралась сразу: развод и девичья фамилия, мол, люблю другого. Делала так до того, как оказывалась в постели с этим другим, понимаешь? Если мне рожки наставляли, расставалась без слез, сожаления и упреков, уговоры, мол, я больше не буду изменять, на меня не действовали. Люди, живущие вместе, должны следовать правилу: не обманывать. А за спиной… нехорошо это, оскорбительно.
– Все, все! – подняла ладони Майя, но в ее глазах блестели слезы. – Боря уезжает в Германию через три месяца, а я остаюсь…
– А он звал тебя с собой?
– Звал, – понуро ответила Майя. – Конечно.
– Понятно.
Пожалуй, никто так не понимал Майю, как Галина, поэтому, услышав в слове «понятно» сочувствие, искреннее и по-матерински нежное, она расплакалась. Слезы не выход, никому еще не помогли они разрешить проблемы, даже утешить вряд ли способны вопреки уверениям с древних времен. Майя плакала беззвучно, не получая облегчения, кусая губы и вытирая слезы украдкой, стесняясь их и не имея сил укротить свою слабость.
Галина тонко уловила, что до истерики один шаг, стоит обласкать Майю жалостью – естественным проявлением человечности, вовсе не унижающим, а поддерживающим. Она бы обняла несчастную, по головке погладила, но здесь не место сантиментам, это же улица. Из арсенала утешительных средств Галина лишь положила ладонь на кисть руки Майи, нервно комкающую салфетку, и попыталась убедить:
– Значит, ты решила сохранить семью. Что ж, разумно. Думаю, будь у меня дети, я тоже выбрала бы семью и детей, но сложилось иначе, поэтому я не считала нужным притворствовать. Тебе есть что терять… стабильность, например. Благополучие. Стаса, в конце концов! Он тебя любит – это, поверь, немало. Ну? Успокоилась? Тогда действуй, надо встретиться с шантажистом, выяснить, что ему нужно. Звони ему.
– Как! – испугалась Майя. – Прямо сейчас?
– Номер есть, звони. Спроси, чего хочет, предложи встретиться. Может, шантажисту нечем бить, может, он берет тебя на банальный понт.
– Правда? – оживилась та, даже повеселела. – То есть… это разводилово? Мошенничество. Ну, да… Доказательства! Они вряд ли есть у этого… Мы с Борей тщательно следили… Я звоню!
Майя взяла смартфон, выбрала номер и, не без трепета, нажала на звонок. Связь включила громкую, чтобы и Галина слышала, от нее секретов нет, а та спокойно курила, не сводя с нее маленьких, но мудрых глаз, в которых стояла жалость. От этого взгляда Майе стало неловко, словно она виновата перед Галиной, впрочем, ей от самой себя и перед собой неловко. Абонент не ответил. Галина указала подбородком на смартфон, дескать, вызывай еще, Майя нажала на вызов. Шли гудки. Обе подумали, опять мимо, но:
– Да?
Голос оказался плавающим, тягучим, нереальным, определить по голосу пол – невозможно, словно это инопланетное существо, а не человек говорил.
– Я Смолина Майя, – уверенно начала она, ей мобилизоваться перед микрофоном больших трудов не стоит. – Как понимать ваши послания?
– Там написано, – тягуче ответил голос в трубке.
– Хорошо, поставим вопрос иначе: что вы хотите?
– Скоро узнаешь.
– Давайте встретимся, вы объясните…
– Исключено.
– А если я обращусь в полицию? Как такой вариант?
– Тогда твой муж узнает про тебя все.
О слезах Майя забыла, она уже чувствовала себя на коне, потому что от прямых вопросов шантажист уходить не будет, а выдвинет давно обдуманные требования, как ей представлялось.
