Гидеон стоял неподвижно, спиной чувствуя, как замок Кронстина притягивает его, словно магнит.
– Какая-то жуть! – прошептал он.
– Что еще за жуть, Митч? Ты слышал по радио новости об этом убийце Таракане?
– Нет, не в этом дело. Черт возьми, что случилось с Митци? Вроде бы пора уже нам что-то о ней услышать!
Эстель пожала плечами:
– Собаки иногда убегают.
– Но сторожевые собаки не должны убегать! Я заплатил за эту суку больше трехсот баксов! Ты хочешь сказать, что она сбежала от меня спустя четыре года?
– Тогда, может быть, ее кто-то украл? Я слышала про такое. Похитители собак любят красть доберманов.
– Задницу мою они любят красть! Митци оттяпала бы руку любому, кто попытался бы запихнуть ее в машину! Просто жить в этом долбаном городе стало опасно! Грабители вламываются в дома по всему каньону, вокруг шастают всякие психи вроде этого Таракана, а копы не знают, в какую сторону смотреть.
Его глаза потемнели.
– А ты помнишь, что случилось в замке Кронстина?
– Это было одиннадцать лет назад, – напомнила она.
– Одиннадцать лет или одиннадцать минут, но это ведь все равно произошло. Господи, я должен все разузнать! Я видел тело этого старика… то, что от него осталось.
У Гидеона пересохло во рту, он ощутил привкус чего-то, напоминающего бальзамирующую жидкость. И пожалел, что разбил стакан, потому что сейчас ему просто необходим был глоток «Чиваса». Гидеон справился с настойчивым побуждением обернуться и уставиться, как завороженный, в темноту, где в двух милях отсюда высилась эта груда камней и бетона. «Если и есть в Лос-Анджелесе лучший вид на город, чем из моего дома, – подумал он, – то это именно замок».
– Копы тогда тоже не нашли маньяков, которые это сделали. Видимо, никогда и не найдут.
– Это Калифорния, милый, – тихо произнесла Эстель. – Рай для всякой твари.
– Особенно для маньяков и убийц. Не знаю, крошка, в последние дни я чувствую себя чертовски неуютно. Какой-то беспокойный, что ли. Испуганный.
Он провел ладонью по лбу. Кончики пальцев онемели, как в той детской игре «Рука мертвеца», когда ты нажимаешь на большой палец до тех пор, пока не выступит кровь, и он становится холодным и чужим, будто бы вообще не человеческим.
– То, что случилось со стариной Кронстином, может произойти и с нами. С любым из нас.
– Он был безумцем, – вздрогнув, сказала она. – Один безумец убил другого. Не стой на ветру, замерзнешь.
– Митци, – прошептал он. – Что за хрень приключилась с моей собакой?
– Купишь себе другую. – Она взяла его под локоть. – Пойдем спать.
Ее ладонь оказалась восхитительно теплой. Он посмотрел на жену и уже открыл было рот, чтобы рассказать о том, что недавно испытал, – о странных видениях, где он работал на уходящем в бесконечность конвейере, по которому один за другим прибывали гробы; о том, как ему почудилось, что ветер, проносясь поздно ночью над каньоном, шептал его имя; о том, как даже днем в любом из шести своих моргов, разбросанных по всему городу, он вдруг ловил себя на том, что стоит у окна и смотрит на холмы, на этот замок звезды фильмов ужасов – безмолвный и безучастный к солнцу, ветру или дождю. Гидеону хотелось признаться ей, что он теперь боится сильней, чем когда-либо в жизни.
Но глаза Эстель уже потускнели, веки начали закрываться, словно живые жалюзи. На бело-зеленом лице проступила сонная улыбка, а губы прошептали:
– Пойдем, мой сладкий, пора баиньки.
