«Теперь я уйду. Я позвонила дважды; этого достаточно».
Но она позвонила еще раз.
Чинг-Ченг!
Теперь она услышала, как кто-то приближался к двери, и звуки эти нисколько ее не удивили: усталый шепот старых шлепанцев. Беверли торопливо огляделась и очень, очень близко подошла к тому, чтобы дать деру. Она успела бы добежать по бетонной дорожке до угла и скрыться, чтобы отец подумал: никто к нему и не приходил, просто мальчишки балуются. «Эй, мистер, принц Альберт в вашем сортире?..»
Беверли резко выдохнула, и ей пришлось сжать горло, потому что с губ чуть не сорвался смех облегчения. Дверь открыл совсем не ее отец. На пороге стояла и вопросительно смотрела на нее высокая женщина лет под восемьдесят. С роскошными волосами, по большей части серебряными, но кое-где цвета чистого золота. За стеклами очков без оправы Беверли увидела глаза, синие, как вода фиордов, с берегов которых, вероятнее всего, и прибыли в Америку предки этой женщины. Она была в платье из пурпурного муарового шелка, не новом, но пристойном. Морщинистое лицо светилось добротой.
– Да, мисс?
– Извините. – Желание смеяться пропало так же быстро, как и пришло. Она заметила камею на шее старухи. Почти наверняка слоновая кость, окруженная полоской золота, тончайшей, едва видимой. – Я, наверное, нажала не ту кнопку («Или специально позвонила в чужой звонок», – прошептал внутренний голос). – Я хотела позвонить Маршу.
– Маршу? – Морщины на лбу старухи углубились.
– Да, видите ли…
– Марш в этом доме не живет.
– Но…
– Если только… вы говорите про Элвина Марша, да?
– Да! – воскликнула Беверли. – Про моего отца!
Рука старухи поднялась к камее, прикоснулась к ней. Она более пристально всмотрелась в Беверли, отчего та ощутила себя совсем юной, словно принесла коробку с печеньем, какое пекли герлскауты, или рекламный листок, скажем, с просьбой поддержать школьную команду «Тигров Дерри». А потом старуха улыбнулась… по-доброму, но при этом и грустно.
– Должно быть, вы давно потеряли с ним связь. Мне не хочется приносить дурную весть, я для вас совершенно незнакомый человек, но ваш отец уже лет пять как умер.
– Но… на звонке… – Она посмотрела вновь, и с губ сорвался какой-то странный звук удивления, отличный от смешка. Волнуясь, подсознательно нисколько не сомневаясь, что отец по-прежнему живет в их квартире, она приняла «КЕРШ» за «МАРШ».
– Вы – миссис Керш? – спросила она. Известие о смерти отца потрясло ее, но при этом она чувствовала себя круглой дурой из-за допущенной ошибки: женщина могла принять ее за полуграмотную.
– Миссис Керш, – кивнула старуха.
– Вы… знали моего отца?
– Практически нет. – Голосом она напоминала Йоду из фильма «Империя наносит ответный удар», и Беверли вновь захотелось рассмеяться. Когда еще ее настроение так быстро менялось? По правде говоря, она не могла этого вспомнить… но боялась, что вспомнит, и очень даже скоро. – Он жил в этой квартире до меня. Мы виделись – он съезжал, я въезжала – в течение нескольких дней. Он переехал на Ревард-лейн. Вы знаете, где это?
– Да, – кивнула Беверли. Ревард-лейн отходила от Нижней Главной улицы в четырех кварталах ближе к административной границе Дерри, там многоквартирные дома были меньших размеров и более обшарпанные.
– Иногда я сталкивалась с ним в «Костелло-авеню-маркет», – продолжила миссис Керш, – и в прачечной самообслуживания, до того как она закрылась. Время от времени мы перебрасывались парой слов. Мы… девочка, вы такая бледная. Пройдите в дом и позвольте мне угостить вас чаем.
