Ясно, сказал Мирддин. Что он, собственно, еще мог сказать).
Скрипнула калитка.
– А, Шон! Заходи, заходи! – замахал рукой Блейз.
Шон затряс головой:
– Да я так… это… от матери передать…
Блейз сделал круглые глаза:
– Что, опять? Да мне вашими стараниями еды на пять лет вперед хватит! Мне уже ваши варенья-соленья ставить некуда!
– Не… это она вот ему, – Шон мотнул в сторону Мирддина головой.
– Так ему и передай! – весело отозвался Блейз и скрылся на кухне. Оттуда энергично шкворчало и тянуло жареным.
Мирддин вздохнул, отложил ножик и принялся снимать перчатки. Шон ошалело на них уставился. Не принято было тут чистить грибы в перчатках. Ну, что поделать.
– Ну, давай, – он протянул руку.
Шон вдруг ухмыльнулся:
– А это, мать говорит, белоручке. А то зима скоро, ухи отморозит.
– Спасибо, – автоматически ответил Мирддин, принимая пакет. К местной манере выражаться все-таки следовало привыкнуть.
В пакете была бодренькая оранжевая шапочка. С помпоном.
Мирддин стоял над блейзовским мотоциклом, весь в машинном масле, и разглядывал конструкцию. Любопытство пересилило здравый смысл, и последние пару дней он провел, копаясь в этом конструкторе и выясняя, что да как.
Все-таки это была вещь. Было в ней какое-то варварское, доисторическое величие примитивного вида, давно обреченного эволюцией на вымирание, но все-таки сохранившегося. Невозможно было не любоваться.
В распахнутые ворота заглянул проходивший мимо Шон.
– Маслопровод барахлит? – спросил он со знанием дела.
– Ага, подкрутил маленько, – откликнулся Мирддин.
– У «Кормаков» всегда так. Или маслопровод, или еще что. Зато если руки откуда надо растут, цены им нет. Не какая-нибудь дрянь хлипкая, вроде «Дагенов»… Тебя, кстати, как звать-то?
– Эмрис я, – сказал Мирддин, не отрывая взгляда от двигателя.
– Из кармартенских, чтоль? – спросил Шон. – Вечно там какие-то Эмрисы, Элвисы…
– Ага, – ухмыльнулся Мирддин. – По матери.
Они обменялись рукопожатием.
– Надолго сюда?
Мирддин передернулся:
– Я че, дурной? Самайн на носу. Домой поеду.
Шон солидно кивнул:
– Давай-давай, поворачивайся. А то шляется тут по лесам шушеры… Вторую неделю серебряные пули льем… У нас всякой нечисти хватает… Ты ушастого-то видел?
– Кого? – поразился Мирддин.
Шон просто просиял:
– Да ты чо? Не знаешь? Блейз наш, святой человек, где-то даненыша подобрал. Малохольный, ваще! Маманя ему шапку малого отдала – так он так и ходит. Ну, безвредный вроде, так-то. Что вылупился? Не веришь? Да наш Блейз вообще и не такое может! А по лесам у нас тут кто только не шастает! Меня один раз чуть под холм не увели. Еду, никого не трогаю, смотрю – фейка. Глазищи – во! Ноги – во! Пальцем манит, и ну я и пошел, не будь дураком. Ну, а она меня в лес! Ну, я к ней целоваться – и тут меня уж заколдобило всего. Страху натерпелся, страсть! Гляжу – мертвые стоят! Ручищи – во! Ну, да Блейз меня вытащил. Блейз, он у нас святой человек! Мы ему все по гроб жизни! Не, ты что так смотришь?! Не, ты что, мне не веришь?!
– Верю-верю, – сказал Мирддин. – Это ж Блейз, он могёт.
Шон хлопнул его плечу:
– Ну, побежал я. Давай, вечером заглядывай, спросишь Шона, тебе покажут. Я тебе расскажу, как оно у нас тут все. Не Глен-Глехи какое-нибудь!
Шон быстро зашагал прочь по улице. Мирддин проводил его долгим взглядом.
– Однако.
Блейз, не без любопытства наблюдавший за сценой из окошка, покачал головой:
– Смотри, Мирддин. Доиграешься.
