– А ты?
– Да, – твердо сказал он. – Есть альтернативный, полностью недоступный мне другими способами ракурс. Это как… параллельный мир. Только не параллельный. Конечно, я хочу продолжать! – глаза у него блеснули, он чуть подался вперед и тут же одернул себя. – Если ты, конечно, не против.
– Я не против, – ответила Нимуэ. – Чтобы определить, кто я, мне нужен кто-то, кто не-я.
Мирддин моргнул.
– Погоди. Как можно этого не знать? Ты же знаешь, что ты… – он слегка замялся, – не камень, не птица… не дерево, в конце концов!
– Но я могу стать камнем, или деревом, или птицей, – сказала Нимуэ. – И где тогда будет отличие? Наверное, Энгус поэтому требовал соблюдать антропоморфную форму, – задумчиво добавила она. – Это не то, что ты копируешь, а то, во что отливаешься по умолчанию.
– Н-не знаю, – сказал Мирддин. – Я так всегда хожу.
– Всегда человеком? – удивилась Нимуэ. – Почему?
Мирддин пожал плечами:
– Удобно.
Различий действительно было очень много.
Они сидели кружком на мху, под соснами, у самого берега. За спиной Мирддина Нимуэ могла видеть, как отражается в озере гора, образуя со своим двойником идеальный ромб.
Каэр, как всегда, четко и спокойно, давала указания.
– Левая рука. Точка на три пальца ниже запястья. Нашли пульс. Прижали. Запомнили. Точка к точке, соединяем.
Правая рука. Три пальца к виску. Нимуэ, ты же видишь, что руки у тебя короче, подсядь ближе. Держи спину ровно, без напряжения. Находим пульс. Контакт.
вот, я размыкаю границу
вот, вены тянутся, тянутся, размыкаются, переплетаются
вот, объединяется кровоток
кто передо мной?
Огромный, огромный простор и тишина.
Каменистый холодный берег, темное небо и темные же волны, с шумом набегающие на скалы – единственный звук в тишине.
Звезды, маленькие и яркие, черный силуэт скалы на их фоне.
Далеко, далеко почти у горизонта – на самом краю скалы, у самой пропасти, башенка маяка, зыбкий свет фонаря, не затмевающий созвездий.
Темная, темная вода, случайный отблеск звезды на рассыпающейся пене, темная, темная толща, уходящая глубже, и глубже, и глубже, где царит вечная тишина, где скользят проворные хищные тени, глубже, глубже, вдруг разгорелась светлая точка, матовая, мягко светящаяся раковина. Нимуэ протянула руку, коснулась створок – и увидела сияющую жемчужину, такую, что от красоты перехватило дыхание. Хотелось смотреть, и смотреть, и смотреть, но воздуха уже не хватало, ледяная толща давила все сильнее, сильнее, сильнее, легкие горели, Нимуэ рванулась – и ее пробкой выбросило на поверхность, обратно, в обычный летний день.
Нимуэ потрясенно уставилась на Мирддина.
Мирддин смотрел на нее изумленно и беспомощно.
– Я… я не знал…
Какое у него хорошее лицо, отрешенно подумала Нимуэ. Вот так, когда распахнутое.
– Всякая душа бесконечно драгоценна, – мягко сказала Каэр.
Энгус бросил взгляд на комм, встряхнулся, как пес, выходящий из воды, и хлопнул руками по коленям:
– Три секунды. Для начала неплохо. Идите, ребята, продышитесь. На сегодня хватит.
Нимуэ шла, раздвигая плечом высоко стоящие травы. Болиголов, полынь, борщевик и дикая малина скрывали ее с головой. Она сорвала ягоду – хрустнули зернышки, растекся по нёбу кисло-сладкий сок. Нимуэ вздохнула.
Жить на озере было хорошо, но она устала от человеческого облика, как устают от обуви или одежды. Устала от необходимости смотреть глазами и говорить словами.
Впереди открылась поляна в обрамлении светлых стволов. Нимуэ обняла березу и прижалась щекой к коре. У самых глаз со ствола отходила прозрачная пленка, завиваясь тончайшими кольцами. Нимуэ тихонько дунула. Пленка забилась под дыханием и зашуршала.
