«Нет, мы не знакомы. Но мне очень нравятся твои фото», — отвечаю, надеясь, что это не выглядит слишком уж тупо.
Но, кажется, Лизе льстит чужое внимание. Она никак не реагирует на мои слова, даже не пишет: «Спасибо». Просто принимает их как данность. А моё сердце заполошно колотится в груди.
Мне кажется, весь мир сейчас шепчет: «Она спала с твоим женихом… она спала с твоим женихом и сейчас врет, что не знает тебя».
***
Мама звонит тем же вечером, причем три раза подряд. Подсознательно мне не хочется отвечать. Кажется, что ничем хорошим это не закончится. Мы не общаемся так часто, чтобы созваниваться ежедневно. Я ведь неспроста отделилась от родителей и долго выстраивала личные границы.
Сначала было сложно. Мама трезвонила ежедневно и по несколько раз, рыдала в трубку, умоляла вернуться. Папа не звонил и не писал. Я просто перестала для него существовать. А вот мама никак не могла смириться с тем, что единственная дочь ушла.
«Я приготовила твою любимую паэлью», — писала она и присылала фото этой самой паэльи, как будто я могла побежать ради нее домой.
«С отцом смотрим фильм. Тебя не хватает», — вздыхала вечерами.
Но потом мама перестала донимать. Наоборот, услышала мои просьбы и стала максимально корректна во всех отношениях. Потому что всякий раз, как она напирала, я отдалялась. Её манипуляции работали противоположно тому, что она планировала. Муки совести я не испытывала и не спешила общаться чаще, напротив, шагала назад, избегала, отговаривалась отсутствием времени.
Поэтому чутье меня не подводит — неспроста она звонит сегодня.
— Кто оплатил твое обучение? — мама спрашивает таким голосом, будто я украла куклу у соседской девочки, и теперь меня будут отчитывать.
— Какая разница? — в груди становится тесно, но я изображаю равнодушие. — Друзья помогли.
— Тебе проще влезть в долги, только бы не мириться с родным папой?
Упрек такой явный, что им можно обмотать шею как шарфом. И придушить себя им же.
— Встречный вопрос: вы следили за оплатой моей учебы, только бы я помирилась с отцом?
Мама возмущенно фыркает.
— Кто виноват, что ты других методов воздействия попросту не понимаешь?
А, значит, это была показательная порка. В духе: будешь себя плохо вести — последний пряник заменю кнутом. Только вот я, коза такая, не только не прониклась отцовским замыслом, но ещё и деньги нашла на стороне. Надо было сказать, что мне их дал Мельников Богдан. Чисто из вредности. Я-то знаю, что их отношения с отцом резко испортились, и отныне его имя в нашем доме под строгим запретом.
А ещё было бы неплохо в дальнейшем вернуть вообще все траты за учебу. Я понимаю, что это скорее фантазия, этакий максимализм, потому что зарабатывать нужную сумму я буду годами. Но мысль крепнет, становится реальной и помогает мне держать себя в руках.
— Мам, мне некогда, позже пообщаемся.
Я вешаю трубку и выключаю телефон, потому что внутри клокочет, и больше всего мне хочется поругаться, накричать, назвать родителей манипуляторами, которые сначала дают обещание — «учебы тебя никто не лишит», — а потом сами же его нарушают. Потому что им можно. Потому что я должна хотя бы через три года вернуться в семейное гнездо.
Но я сдерживаюсь. Не потому что вся такая сильная и способная противостоять родителям — а потому что у меня нет сил открыто идти против них.
Как так вышло, что единственным человеком, к которому можно обратиться за помощью, оказался мой бывший мужчина? Бросивший меня.
