Дождь доконал всех. Никто из группы не остался в центре Вены. Ни у кого уже не было сил и желания наслаждаться мелодиями ночного города.
Первый день в таких поездках – он всегда, как первый блин. Варваре и Марине было трудно еще и потому, что день их начался в Москве в пять утра, а двухчасовая разница с Европой отдалили время отбоя. Не ложиться же спать в девять вечера! Они попытались соорудить ужин, но есть не хотелось. И разговаривать тоже. Любой разговор вернул бы их к событиям в Москве. А очень хотелось забыть то, что было там в последние недели… Они даже договорились ни разу не звонить в Москву. Может быть потому они даже не заметили, что на одной из полочек стенного шкафа стоит телефон. Просто не обратили на него внимания. Но вдруг он сам заявил о себе мелодичным настойчивым звонком.
Это мог быть кто угодно: и экскурсовод Люба, и кто-нибудь из группы, и местный портье, и… Варвара взяла трубку и развернулась так, чтобы Марина видела ее лицо. Лицо, которое будет сохранять спокойную улыбку вне зависимости от содержания разговора.
– Слушаю вас.
– Что, думаешь спряталась? Мы же говорили, что везде тебя найдем. Ты обманула нас и теперь готовься к смерти. Мы везде будем следовать за тобой. И завтра и через неделю… Готовься!
– Вы, очевидно, ошиблись… Здесь таких нет.
Варвара положила трубку и попыталась улыбнуться еще шире. Возможно, это был перебор. Играла она хорошо, но уж очень подготовленный и настороженный был зритель. По испуганным глазам Марины было видно, что она не поверила и не поверит, хоть примени для нее всю систему Станиславского. Но Варе надо было продолжать играть.
– Ошибся кто-то… Я немецкий не очень хорошо знаю. А австрийцы вообще на своем диалекте говорят…
– Варя, это были они?
– Кто?.. Тебе действительно надо успокоиться. Они тебе везде теперь будут мерещиться… Я же сказала – ошибка. Давай я специально спущусь к портье и уточню. Может он знает, кто звонил.
Варя выскочила и, не дожидаясь лифта, побежала по лестнице – всего-то четвертый этаж.
Немецкий она действительно знала плохо. Как и английский. Говорить свободно она могла только на французском. Но портье оказался полиглотом. Через пару минут было ясно, что звонок был из Москвы, что звонившая – молодая девушка точно указала номер комнаты, а затем уточнила: «Мне нужна Марина Гридина, которая сегодня прилетела из Москвы».
На этой неделе Борзенко в очередной раз попал в полосу творческого простоя. Его в очередной раз сняли с эфира. И его очередной «шеф» что-то кричал, надувался, краснел. Он волновался намного больше, чем сам Борзенко. Попав между жерновами, «шеф» понимал, что не продержится долго, но старался продлить свое существование, угождая то одной, то другой стороне. Чудак! В битве гигантов опасно стоять на линии фронта и услужливо кланяться обоим.
Борзенко и сам бывал в таком положении. Но очень давно. Это было, пока не появился человек, который круто изменил его жизнь. Он возник вдруг и именно в тот момент, когда все отвернулись от Борзенко. Он единственный посочувствовал, поддержал и восстановил справедливость. И делал это он в то время, когда остальные или просто отмахивались или ехидно усмехались.
Почти никогда Борзенко не упоминал его имени. Он вообще старался ни с кем не говорить о своем благодетеле. Даже в своих мыслях он именовал его то Учителем, то Хозяином. Со второго года знакомства Борзенко стал называть его Игроком. И это оказалось самым точным, самым емким определением этого человека. Это было сутью его характера.
