– Очень зря. Если Уго такой сердитый, значит, у него ноет плечо, или колено, или какая другая старая болячка – значит, погода вскоре переменится.
Помолчали.
Мимо плелся пейзаж: частые хутора, колосящиеся пашни, молившие о том, чтобы предсказание насчет дождя сбылось, – уж очень погоды стояли душные недели так две с половиной. Впереди шагала конная колонна передовой стражи, блестя шлемами, а позади тянулся графский поезд, совсем скромный, лошадей в триста, а еще телеги, повозки, груженные съестным и военным припасом.
Замыкал кавалькаду арьергард – сзади над тележными тентами высверкивали копейные грани. Все-таки военный поход, хотя, право слово, смешно – от кого беречься в самом сердце герцогских земель?
Филипп, как истинный рыцарь, вел отряд из дюжины конных, включая пажей и слуг (основные силы его знамени двигались вместе с графским войском). Еще с ним ехал старый воспитатель Гуго в непонятном статусе: не слуга – это уж точно, но вроде как и подчиненный. Хоть и дворянин, но не рыцарь… Словом, друг семьи, исполнявший должность фехтмейстера лет двадцать с перерывами на непонятные дела в непонятных землях.
Кроме того, к де Лалену прибился любезный друг Жерар де Сульмон, который никаких обязанностей при дворе не исполнял, зато был изрядно богат и на войну отправился ради искоренения скуки.
– Послушай, Филипп, – начал он, – вот этот твой Уго, он откуда? Де Ламье… не могу понять, где такое имение? И отчего он не носит герба?
– Ну… как он говорит, фамилия фон Ламмер на древнегерманском означает: «из сияющих земель», а уж где теперь те земли – Бог весть. Если охота, сам у него спроси.
– И спрошу! – обернувшись, Жерар наткнулся на взгляд старика и раздумал любопытствовать.
Глаза у того были ну прямо как взведенные арбалеты.
– Отстань лучше, – посоветовал Филипп и усмехнулся. – Видишь, человек крепко не в духе!
– Будешь тут в духе, – проворчал Уго, весь разговор подслушавший. – Проклятая стрела, мать ее так, распродолбанное плечо так и ломит! Твою же сиенскую маму интересным способом тридцать три раза через забор, фики-фуки!
После чего поворотился и выдал примерного нагоняя слугам, которые заметно отстали и вообще – ленились.
Из головы колонны донеслась команда «рысью», отдохнувшие кони сами подобрали темп, и кавалькада поскакала веселее, подняв к небу пыльный хвост. Как водится, где рысь, там и галоп. Вся дорога испятнана этим пунктиром: шаг – рысь – галоп. И валится, валится под копыта счастливая бургундская земля…
Филипп уставил лицо ветру, привстал на стременах и, сорвав шляпу, заливисто засвистал подходящий мотив, подхваченный соседями.
Молодые рыцари не успели разделаться с песней и до половины, кони, соответственно, не успели как следует вспотеть, когда от головного дозора донеслись соблазнительные крики. Шеренга копий над пыльным облаком сломалась, ржание, кто-то заругался, кто-то закричал.
Филипп вывернул коня на обочину и понесся вперед, провожаемый сердитым возгласом де Ламье:
– Куда?! Без тебя не разберутся?! Вот осел упрямый!
Конечно, разбираться было не с чем. Прав был де Ламье.
Арбалетчики, вовсю скакавшие в шеренгу по два, не заметили старика, переходившего дорогу. Конь ударил того плечом, старик растянулся в пыли, а его длинная клюка, напротив, вылетев из рук, достигла лошадиного носа. Нос слегка пострадал, мерин взвился, арбалетчик рухнул под дружественные копыта, слегка его потоптавшие.
