Сен-Поль – главнокомандующий армии Лиги Общественного блага – единственный из всех надел для парада лишь шлем, замаскировав отсутствие доспехов парчовым налатником. Глаза ветерана многих боев, Конте, говорили всем желающим, что он думает о таком командире.
За конницей шла пехота, много пехоты, на которую, если честно, была главная надежда. Роты вольных аршеров, фламандские пикинеры, а также пятьсот английских лучников, которых прислал сам Эдуард IV. Эти выглядели настоящими головорезами – высокие, крепкие, как на подбор, увешанные оружием от пяток до глаз, не считая грозных своих луков, что покоились на плечах со спущенными тетивами.
За пехотой ехали пушки, тридцать пять штук – лучший артиллерийский поезд во всей Европе.
От замка, путаясь в долгополом упелянде, прибежал каштелян, сопровождаемый дочкой. Ну… кажется, это была дочка. А может, и любовница. Вполне годная такая девка в бархате, с румяной физиономией, съехавшим на ухо колпаком, в руках поднос, на подносе два кубка.
– Ваша… ваша светлость! – польстил каштелян графу, который, как его ни поверни, был всего лишь сиятельством.
Каштелян был одышливый и толстый, смотреть на него было неприятно. Поэтому наследник и все собравшиеся стали смотреть на предполагаемую дочку.
– Ваша светлость! Позвольте… – он подтолкнул спутницу, совершенно раскрасневшуюся от внимания, ухватил кубок, намекая, что второй – для светлости. – За вашу победу над Валуа! Сломите тирана во славу Бургундии и вашей будущей королевской короны! Это стоит любых усилий!
– Хм-м-м-м… – граф подхватил кубок, разглядывая его на солнце, для чего поднял в самый зенит. – Отлично сказано, любезный! Валуа стоит короны!
Золотистый огонь перекочевал в сиятельную глотку, а сиятельная длань хватила кубок о камень. Звон стекла, ехавшего из далекой Богемии, чтобы разлететься брызгами о бургундский камень, послужил сигналом, армия двинулась на Париж.
Под столицей наконец началась настоящая война. Это, конечно, для Жерара и прочей молодежи, ничего не нюхавшей – ни пороху, ни двойного доспеха, ни караула с четырех до пяти, когда глаза слипаются, а латы кажутся тяжелее квинтала.
Гарнизон заперся накрепко.
В ответ на предложение графа сдаться королевский маршал Жоакен Руо ответил что-то очень куртуазное. Вроде «приди и возьми». Шарль приказал де Сен-Полю, чтобы тот повелел армии прийти и взять, пока хоть что-то дают, и началось!
– Сир! На том берегу ручья две сотни арбалетчиков, стоят на переправе, сукины дети, мать их так, черт задери! – прокричал Филипп, подскакивая к Сен-Полю, который не пожелал возглавлять лично ничего, кроме авангарда.
Де Лален вызвался в передовой корпус, а потом в дальний дозор, несмотря на безостановочное брюзжание Уго.
Горизонт грызли зубцами парижские стены, впереди лежали предместья, а вокруг растекалось мятежное войско. План был прост и надежен, как удар фальшиона[1] в промежность: авангард переправляется через ручей в центре и связывает боем силы гарнизона, фланги охватывают врага, опрокидывают и на его плечах врываются в город.
Сразу после заутрени граф бросил войска в огонь.
Солнце начало карабкаться с востока на запад, выбивая из пейзажа длинные жидкие тени на траву, а также пот из людей и коней. За спинами авангарда поднимался дым и воняло паленой соломой – это лучники сгоряча запалили пару скирд.
За ручьем суетились людишки, спешившие убраться из-под удара. Лишь одна сплоченная группа двигалась в обратном направлении – от тесных улиц деревни к переправе. До них было далековато, но шеренга огромных павез с лилиями на лазури, выстроившаяся вдоль берега, не позволяла сомневаться – это арбалетчики.
