О море мы тогда и не мечтали, только о летних каникулах и поездке к бабушке в деревню. Меня отправляли туда примерно в середине мая. Деревня находилась севернее нашего городка, поэтому я всегда успевала застать две весны. В то время, когда у нас уже зацветала сирень, там только-только набирала цвет черёмуха.
Бабушка жила в маленьком деревянном доме, стоящем на высоком берегу реки. Он был построен из толстых брёвен, которые состарились, как и бабушка. Покрылись морщинками и бороздами, глубокими трещинами, но от этого стали лишь добрее. Однажды меня привезли в деревню на зимних каникулах, и я помню, как от сильного ночного мороза брёвна трещали – громкий и плотный звук вибрировал по стенам дома. Летом я старалась найти все эти трещины и убедиться, что дом не сломался. Он был для меня живым существом, хранящим нас с бабушкой в безопасности.
Городские жители часто думают, что в деревенском доме очень тихо. Но это не совсем так. Ночью лают дворовые собаки, рассказывая друг другу новости за день, ранним утром щебечут птицы, громко скачут по крыше сороки и белки, синички шумно вытаскивают мох из щелей между брёвен. Ветер всё время чем-то постукивает и побрякивает. Жизнь разговаривает в полный голос, и кажется, что дом вздыхает и почёсывается, за редким исключением тихих предзакатных летних вечеров.
К дому была пристроена лёгкая веранда, которую мы почти каждый год красили в новый цвет. В этом году она – нежно жёлтая, излучающая свет в любую погоду. А погода на севере сильно переменчивая. Утром ледяной ветер поднимает белые барашки на поверхности реки, а в полдень носа из дома не высунешь – обгорит на солнце. К вечеру собирается дождь – сильный и такой скорый, что мы с бабушкой еле успеваем убрать скошенную сухую траву для овец.
Весь бабушкин домик— комнатка с кухней, коридор и веранда. Летом всегда готовили и ели на веранде, а коридор закрывался и становился тёмным и большим, как чрево кита. Там стоял очень старый шкаф, мне всегда казалось, что через него можно попасть в волшебную страну, хотя про Нарнию мне никто не рассказывал. Но, думаю, старые шкафы они такие и есть – двери в другой мир. В нём лежал ветхий (наверное, дедушкин) зонт – огромный, чёрный и местами дырявый. Кастрюлька с подушечками в сахаре и маленькая ёлочка с крошечными новогодними игрушками, что уже само по себе было волшебством.
Из тёмного коридора, словно заново рождаясь, я входила в светлую кухню и комнату с многочисленными окнами. Здесь стоял уже совсем другой шкаф – маленький полированный шифоньер, особо пахнущий бабушкиными шафрановыми румянами, духами и чистым, высушенным на солнце и свежем ветру, бельём. Был и сервантик – где стояли книги, немного красивой посуды, фарфоровые статуэтки, и только нижняя часть закрывалась на ключ. Когда бабушке там что-то было надо, я заглядывала в это потаённое от детей место, как в сокровищницу. Самым вкусным для меня сокровищем была вызревшая смола лиственницы, хранившаяся в оранжевой банке с крышкой. Бабушка доставала кусочек – его надо положить на язык и держать, пока не станет мягким от тепла, тогда можно аккуратно разжевать. Сладко-терпкий хвойный аромат обволакивал рот и словно увлекал за собой в лес, где необхватные лиственницы, огромные, как корабли, упирались в небо.
В центре между кухней и комнатой стояла печка, всегда беленькая, как яичко. На полке за печкой лежал плюшевый заводной мишка, держащий в лапах бочонок с мёдом. Играла я им редко и аккуратно. Дом этот излучал заботу, радость и, казалось, вечное истинное счастье. Я чувствовала себя не в гостях у бабушки, а по-настоящему дома. Я ощущала себя собой.
