Глянув прогноз на сегодня, делаю себе кофе и собираюсь на службу.
Байк на парковку не загоняю. Мало ли, опять придется экстренно куда-то срываться. Иду к операм. Они все так удивленно на меня смотрят. Надеялись, больше не появлюсь? Тем приятнее их разочаровать.
— Не раздевайся, — обращается ко мне Денис, снимая с вешалки свою куртку. — Со мной едешь.
— Куда? — задрав голову, смотрю на него.
— Макс распорядился опросить родителей погибшей девочки.
Почему я уверена, что он сделал это специально?
Ну да черт с ним. Не доставлять же этому заносчивому засранцу еще больше удовольствия. Хватит с него вчерашнего выигрыша.
Денис зовет к себе в машину. Решаю не отказываться. Надо же обсудить стратегию поведения. Он кажется мне адекватным и бесит меньше всех остальных.
Сажусь вперед, пристегиваюсь. Здоровяк усмехается, заводит движок и везет нас по нужному адресу.
— Постарайся абстрагироваться от эмоций. У них горе, им больно и даже страшно. Они жаждут справедливости. Могут плакать, кричать, оскорблять или чего-то требовать. Наша с тобой задача, несмотря ни на что, оставаться спокойными и задавать вопросы, которые могут нам помочь, — инструктирует Денис. — Поняла?
— Да, — киваю для убедительности.
— Вот и умница. Если чувствуешь, что не вывозишь, просто выйди в соседнюю комнату. Продышись и вернись. Мы им поможем, только если будем делать свою работу. Если готова, пойдем, — жестом указывает мне на подъездную дверь.
— Пошли, — выдыхаю я.
Пока поднимаемся, стараюсь настроиться на встречу с болью родителей, потерявших дочь, еще и при таких ужасных обстоятельствах. Не знаю, возможно ли когда-то к такому привыкнуть. Наверное, да. Что-то внутри нас отмирает, и мы начинаем смотреть на этот мир иначе. Как врачи, как МЧС-ники и все, кто так или иначе спасает или пытается спасать человеческие жизни.
Наверное, мне бы даже хотелось, чтобы внутри умерло что-то такое, но там все просто сломалось давно и безвозвратно. Теперь лупит изнутри при каждом удобном случае. Как осколок, который никогда тебя не убьет, но будет причинять боль до конца жизни.
Денис сам звонит в дверь, а я топчусь за его широкой спиной.
«Ты сможешь. Ты сможешь. Сможешь… — повторяю себе. — Должна».
Помогает слабо. Едва не подпрыгнув от щелкнувшего замка, закрываю глаза и медленно выдыхаю.
— Здравствуйте. Капитан Морозов. Нам надо поговорить. Мы войдем? — По подъезду гулким эхом разносится голос Дениса.
— Проходите. — Ему отвечает совершенно безжизненный мужской.
Перешагивать через порог сложно. Все горе этой семьи разом давит на плечи. На обувной полке стоят детские кроссовки с модными стразами, явно наклеенными вручную. На вешалке пара курточек, тряпичный рюкзак на веревочке. В таких носят сменку или физкультурную форму.
Руки сжимаются в кулаки, и я делаю над собой усилие, шагая за Денисом в одну из комнат.
На матери погибшей девочки нет лица, тень с красными, заплаканными глазами. Руки дрожат, она комкает насквозь промокший платок и смотрит на нас невидящим взглядом.
Когда приходили к нам домой, моя мама натянуто улыбалась и убеждала полицейских, что с ее дочерью ничего такого произойти не могло, они ошиблись. Помню, как она все время поправляла прическу, переживая за то, как выглядит перед ними. Все время убеждала оперов в высшей степени приличия нашей семьи. А в приличных семьях не случается насилия. Она так в это верила… Она до сих пор в это верит.
