— Это материалы расследования, — разговаривают со мной как с маленькой.
— Я в курсе, спасибо, — медленно прохожу мимо них к доске.
Чувствую на себе внимательные сканирующие взгляды. Дернув плечом, пытаюсь скинуть их с себя, и сосредотачиваюсь на схеме. Ее и нет как таковой. Несколько ужасных, трагичных фотографий, от которых сердце болезненно сжимается и в желудке начинается настоящая война.
До тошноты все внутри стягивается тугими узлами. Будь там просто труп, но там… Ребенок, черт бы их побрал! Видеть растерзанную, бледную малышку физически больно.
Зажимаю рот ладонью. Дышу…
Надо абстрагироваться от эмоций. Взять себя в руки. Эти же, стоящие за спиной, сожрут, если показать им хоть каплю слабости. И я вхожу в рабочий режим, рассматривая представленные на доске материалы будто немного со стороны.
У оперов еще ничего нет по этому делу. Возле ряда фотографий с места происшествия нарисован большой овал, в котором черным маркером небрежно написано: «Педофил», а рядом стоит большой вопросительный знак.
— Не надо девочкам на такое смотреть, — неожиданно раздается у меня над ухом.
Рефлексы срабатывают мгновенно. Разворачиваюсь, хватаю мужчину за плечо, резким рывком наклоняю на себя, бью коленом в живот, выбивая воздух из легких. И, пока он хрипит и кашляет от неожиданного отпора, делаю подсечку, разворачивая его и через болевой захват роняя лицом в пол.
Встав на одно колено, второй ногой упираюсь с другой стороны от Егора, зафиксировав и себя в устойчивом положении, и его. Дернется — будет очень неприятный и долго заживающий перелом.
В кабинете слышно только его и мое дыхание. Остальные опера смотрят на меня, неприлично приоткрыв рты. Шаман закрывает его первым, клацнув зубами и приподняв брови от удивления. Двухметровый Дэн отставляет кружку на стол и этот звук тоже кажется слишком громким.
— Божечки-кошечки… — выдает он.
В помещении становится еще тише. Лежащий подо мной Егор даже сопеть перестает. Да и я задержала дыхание, пытаясь переварить услышанное. Все взгляды переключаются на Дениса.
— Да твою мать! Настя! — Здоровяк с досадой ударяет кулаком по своему бедру.
Это становится спусковым крючком для волны громкого смеха, взорвавшего наконец эту давящую тишину.
Отпускаю Егора, поднимаюсь, делаю пару шагов в сторону от него. Опер разворачивается на спину, протягиваю ему руку как знак временного перемирия. Продолжая ржать, он принимает мою помощь и встает на ноги.
— Впечатляюще, — подмигивает мне.
— Спасибо, — улыбаюсь, чувствуя, как внутренние пружинки одна за одной начинают разжиматься, но тут же снова приходят в тонус.
Дверь распахивается. Входит Макс с таким недовольным лицом, что сразу становится понятно: война в самом разгаре.
6. Глава 6 Максим
Размашистым шагом иду в кабинет начальства. И так злой, как собака. Спал от силы часа два, и то в рабочем кресле, а тут вот это недоразумение. Охренели, что ли, в конец? Только бабы мне не хватало для полного счастья! Надеюсь, это просто ошибка. Потому что, если чья-то идиотская шутка — завалю нахрен, чтобы не размножались.
Дверь в кабинет Стаса приоткрыта. Решительно толкаю и вхожу в кабинет.
— Марьянин, ты охренел? — рявкает начальник ОМВД, словно только и ждал меня. — Стучаться не учили?
Да блядь! Специально, что ли, подстроил, чтобы выдрать?
— Это срочно, — цежу сквозь зубы.
— Выйди и зайди как положено, — сверлит строгим глазом. Спорить бессмысленно, все равно додавит. Если уж Волков взялся кого-то строить, то с большей долей вероятности доведет дело до конца.
