– Нет, нет, вы все напутали, мистер Ренуар, – сказал тот. – Теорию о проститутках развил не мистер Бертильон, а мистер Ломброзо. Он говорил о так называемых антропологических стигматах, признаках, позволяющих отличить преступника от обычного человека.
– Неужели вы тот самый Огюст Ренуар, про которого нам прожужжал все уши мистер Лантери? – растерянно спросила Эстер. – Я представляла вас совсем другим. Не таким диким, что ли.
– Мы, художники, всегда дикие. В этом мы похожи на русских и поляков. Женщинам это должно нравиться.
– А что вы можете сказать о мистере Ренуаре, исходя из положений теории Ломброзо? – спросила Пенелопа, с гневом глядя на Фейберовского.
– Видите ли, мисс Пенелопа, наблюдая и измеряя различные особенности преступников, такие как размер и форму черепа, мозг, уши, нос, цвет волос, почерк и чувствительность кожи, татуировки и психические свойства, профессор Ломброзо пришел к выводу, что в преступном человеке живут, в силу закона о наследственности, психофизические особенности отдельных предков.
– У меня есть татуировка на заднице, – сказал боксер, хотя от него уже ничего не требовали.
– Покажите ее мне! – загорелся антрополог. – Я проводил собственные исследования в Лондонском госпитале, выводя коэффициент отношения и расстояния от… до… у проституток Восточного Лондона, и вывел, что такой коэффициент отличен от тех, что мне удалось получить в борделях Западного Лондона.
– При чем тут моя татуировка! – возмутился боксер. – И расстояние у шлюх от… до…
Тут боксер сказал такое, что даже Фаберовский смутился. Эстер нервно затеребила оборки своего платья.
В гостиной воцарилась тишина, было слышно, как жужжит муха в столовой и доктор Смит, глядя на Фаберовского, бормочет под нос:
«Лучше я сдохну, чем допущу это!» Потом лейтенант Каннингем рассмеялся:
– Бог мой, вы не служили случаем в Индии? Ваша речь так напоминает мне полковые офицерские вечера у нас в бунгало, который мы снимали на шестерых! Давайте еще станцуем!
– Мне так нравится этот лейтенант, – сказала миссис Триппер своей подруге. – Он напоминает мне моего мужа в молодости, когда я с ним еще не познакомилась. Ему было тогда всего пятьдесят лет и он командовал похоронной командой в Бирме…
Какссон заиграла следующий вальс, но даже он не смог заглушить слов, которые сказал сам себе доктор Смит:
– Нет! Вы видели где-нибудь еще такое хамство? Мало им, что воры того и гляди ограбят мой личный дом, так еще разные покойники хотят меня лишить этих владений!
Пенелопа резко встала и подошла к Каннингему.
– Лейтенант, может, вы пригласите меня?
– С удовольствием.
Какссон еще громче заиграла и Каннингем закружил Пенелопу. У Какссон действительно неплохо получались вальсы, и даже Проджер рискнул выйти из своего укрытия за аспидистрой и пригласить на вальс Эстер.
– А почему вы, милочка, не идете танцевать? – спросила старая Триппер у своей приятельницы, стоявшей позади ее коляски.
– Танцевать? – воскликнула Гризли. – С этими молодыми нахалами, для которых девичья честь и скромность – пустой звук? Если бы я и пошла с кем-нибудь тут танцевать, то только с доктором Смитом. Я не постеснялась бы даже его жены, которая готова танцевать с любым, кто только пригласит ее, как какая-нибудь гулящая и распутная женщина!
Сгорая от ревности, Фаберовский последил несколько минут за Пенелопой, кружившейся в вальсе с лейтенантом, затем решительно пересел на диван рядом с Гримблом.
