Слежение за холостяцкой квартиркой Муромский безраздельно доверил сменяемым время от времени домохозяйкам. И не жалел об этом. Приходящие и ненавязчивые, хорошенькие прелестные люди содержали его хозяйство в образцовом порядке. Благо, уборка да готовка не являлись столь уж тяжким бременем.
Облегчала работу хозяюшек и индустриализация отдельно взятой Илюхиной квартиры всевозможной бытовой техникой. От комбинированной стиральной посудомоечной машины до утюга-пылесоса с вертикальным взлётом и со встроенным бортовым компьютером. Муромский справедливо полагал, что лозунг «Уважайте труд уборщиц!» должен стоять на одном из первых мест в моральном кодексе строителя демократии. Благодарные уборщицы, упоённые уважением, не сетовали, к примеру, на горькую судьбу матерей-одиночек, не пытались брать хозяина в плен или за кадык. В его отсутствие они просто занимались благоустройством.
Ну а чем уж они занимались в его присутствии, – бог весть. Любопытный читатель может, конечно, почерпнуть толику информации из историй о жизни истинных одалисок, куртизанок и гейш. Но помните, господа, секс лишь скрепляет узы дружбы между мужчиной и женщиной, а отнюдь не является базовым её компонентом.
И не стоит думать, что это ещё одна из сказок Шехерезады…
* * *
Дверь квартиры открылась под тихий звон колокольчиков. Пред глазами позабавившихся на славу воителей предстала то ли девочка, то ли виденье. Наполовину белокурая Жизель, наполовину огненная Кармен. В юбочке из плюша, с хлебом-солью в одной руке и пестрейшим опахалом для разгона пыли в другой.
Лукаво глянув на опешившую троицу, Жизель-Кармен нежным голоском пропела:
– К нам приехал, к нам приехал Илья-барин дорогой!
– Такая вот она у меня певунья, – смущённо обратился к товарищам Илья-барин.
– Инга. – Певунья присела в кокетливом книксене. Затем, вручив хлеб-соль Никите, а опахало Лёхе, обернулась к Муромскому: – Илья Николаевич! Ваше приказание выполнено. Жидкости во льдах. Твёрдости на углях. А мне подоспело время испариться.
С последними словами Инга подняла с полочки туфельки на умопомрачительных каблуках и легонько хлопнула ими по звонкому Илюхиному лбу. Илья перехватил обувку, наклонился и неожиданно ловко пристроил волшебные туфельки на не менее волшебные ножки.
Никита, только что оправившийся от растерянности, лизнул соль с каравая, браво звякнул несуществующими шпорами, вытянулся во фрунт и выкатил грудь колесом:
– Мадемуазель, же ву при силь ву пле сопроводить вас сей момент до вашего гнёздышка? На руках донесу. А то, знаете, хоть грязь к золоту не пристаёт, но всякие там продукты метаболического обмена собачек и кошечек, понимаешь, этта самое! О!
– Но-но, – заиграл крепкими, каждый с приличное яблоко, желваками Муромский. – Избавьте, Ржевский, мадемуазель от ваших притязаний. Ей вся дорога – подняться на один этаж. Да с её ножками, – он похлопал Ингу по тому месту, откуда ножки растут, – она вспорхнёт и не заметит вашего, поручик, отсутствия!
Пока огорчённый Никита заедал печаль караваем, инициативу перехватил Алексей.
– Дозвольте хотя бы ручку облобызать! На дорожку, так ск’ть, – в рифму попросил он и нарисовал опахалом таинственный знак.
То ли знак был волшебным, то ли ещё что, но к ручке друзья были милостиво допущены. После чего Инга отнюдь не по-дочернему расцеловалась с хозяином-барином и упорхнула в свои заоблачные выси.
