Пожилая женщина откликнулась сразу, и даже сама пришла за Моникой.
– О! Фрейлейн такая милая. Герр Шварцпин, наверное, счастлив. У меня есть комната сына, вы можете ночевать в ней. Две марки? Это чудесно. Пойдемте, дорогая. Мои внуки уже ждут вас. Хотите чаю?
– Благодарю вас, фрау Юта. Только спать. И, если позволите, я умоюсь. У меня все есть, а дорогой Густав даст мне полотенце.
– Не волнуйтесь, дорогая Моника. Можно я буду вас так называть? Полотенце у меня найдется. Это так трогательно – приехать к жениху…
И уже по дороге фрау Юта добавила:
– Конечно, это ваш жених. Но вы правильно делаете, что ночуете у меня. Мужчины такие…
– Я дала слово тете. Слово немецкой девушки – это алмаз, не правда ли?
– Милая, – прошептала фрау Юта. – Это так правильно.
…В маленьком домике фрау Юты все сверкало чистотой, порядок был идеальным.
– Это дом моего покойного свекра. Пойду уложу внуков, а вы пока переодевайтесь. Это комната сына. Она ждет его. Мой бедный мальчик остался один. Эта шлюха сбежала от него с офицером, и мальчиков бросила.
– О-о! Это ужасно! Можно я поцелую ваших мальчиков перед сном?
Оля повозилась с детьми, пообещала им подарки, если они быстро заснут.
– Дети любят вас, – растроганно произнесла фрау Юта.
– Ах! Я так люблю малышей. А ваши внуки просто чудо.
Ольга разыграла сцену, которую сто раз видела в детстве. Вот так же всплескивала руками дорогая Матильдочка. Потом, правда, перестала, превратившись в усталую и больную Матрену, сиротливую и одинокую в своей вечной печали по незадавшейся жизни.
– Я привезла с собой мыло, но не взяла полотенце, – сообщила Оля.
– Я уже нагрела вам воду. Вы можете искупаться. Полотенце я повесила.
– О, спасибо. Мне нужно совсем немного воды. Простите, что побеспокоила вас.
В чудесном халатике поверх рубашки Оля вышла из ванной и прошла к себе.
«Надо поставить стул перед дверью, чтобы “добрая” фрау не пришла ночью».
Уснула Оля мгновенно и проснулась от детской возни в коридоре.
– Фрейлейн Моника, просыпайтесь. Бабушка ждет вас завтракать.
– Я сейчас, милые дети.
Оля подарила каждому мальчугану по плитке шоколада и пошла к дому Густава, раздираемая самыми противоречивыми чувствами.
– Уже ела? – угрюмо спросил «жених».
– Нет, дорогой. У тебя что-нибудь есть?
– Яйца. Я их ненавижу.
– А где булочная? Пойду куплю что-нибудь. Я привезла кофе, шоколад и папиросы.
– О-о, я так вчера хотел курить.
– Только после завтрака, дорогой, – тоном настоящей невесты произнесла Оля, и направилась к булочнику, а от него к молочнику.
Завтракали в молчании. Мимо окон прошли офицеры.
– У нас тут есть дом отдыха. Офицеры приезжают на две недели. Но они не хотят фотографироваться, хоть убей. Я теряю время, деньги…
– Мы их позовем на обратном пути. Уверена, они захотят послать домой свои фотографии. Ты умеешь делать фон? Вид города, например?
– Я все умею. Но эти ублюдки любят фотографироваться и уезжать. А их друзья просят передать им карточки. И ни слова про деньги.
– У нас все получится. Сколько ты берешь за фотографию?
– Три марки. Им кажется это дорого…
– Делай при них, они раскошелятся. Я уверена.
Оля зазвала офицеров, которые согласились на групповую фотографию по три марки с каждого. Потом они с удовольствием выпили кофе, который любезно предложила хозяйка.
– Уверена, вам понравится, – ворковала девушка. – Вы такие симпатичные. Еще кофе?
– Из рук милой фрейлейн я выпил бы даже керосин, – галантно ответил офицер постарше. – Но ваш кофе выше всяких похвал. И печенье тоже.
