Штерн смотрел перед собой.
– И последнее, – после паузы произнес он. – Передай Густаву, что пьяница из Силезии оказался интересным. Центр благодарит его за информацию.
– Это, я так понимаю, не совсем правда? – спросила Оля.
– Увы. Это совсем неправда. Но так нужно для дела.
Она ехала в Германию с тремя пересадками. И только к вечеру следующего дня добралась до Густава, который стоял в дверях ателье, поджидая ее.
– Я бы встретил тебя на вокзале, но не знал…
– Все хорошо, дорогой, – перебила Оля. – Я запомнила дорогу.
И она вошла в ателье, куда надеялась никогда больше не попасть.
– Зато я приготовил ужин, – Густав был оживлен. – Я рад тебе, Моника.
– А я тебе, Густав.
Оля подумала немного, и пока Густав вешал ее плащ, произнесла, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– Центр благодарит тебя за работу. Особенно за того силезца. Тебя просят быть осторожнее и беречь себя.
– Спасибо.
Густаву показалось, что к нему приехала другая девушка: ничто не напоминало прежнюю Монику.
– У тебя все хорошо? – спросил он.
– Да. Теперь, когда я здесь, у меня точно все хорошо.
Оля улыбнулась, понимая, что придется учиться улыбаться как прежде – беззаботно и весело.
– Что у тебя нового? – спросила она.
– О-о! Масса перемен. К фрау Юте приехал на побывку сын. Так что это я пойду к ним ночевать. Ты останешься здесь.
– Может, я в гостиницу? Хотя нет. Ты прав. У тебя есть шнапс? Я привезла какую-то выпивку с грушей внутри. Можешь угостить этого… Фрица, кажется. Его ведь Фрицем зовут?
– Да. Поешь, – Густаву было больно смотреть на «невесту». – Тебе здорово досталось. Я вижу. Отдохни. Выкинь все из головы. Можешь весь день не спускаться из спальни. Лежи в постели. Плюй в потолок.
– Завтра я буду как новенькая, дорогой. Не волнуйся. И не пей много. Эта гадость очень крепкая.
Ольга ничего не покупала. Кто-то заботливо положил ей в чемодан и бутылку, и папиросы, и шоколад. Все это она обнаружила в поезде, когда, оставшись одна в вагоне, отдаленно напоминающем московскую электричку, решилась снять кофточку, пропитанную страшным для нее запахом пивной.
– Твоя комната готова. Постель в шкафу. Все чистое. Фрау Юта вчера погладила, – говорил Густав, глядя, как ест Моника.
– Спасибо. Ты очень заботливый. Папиросы получишь завтра, а то за ночь все выкуришь.
Ольга старалась говорить тоном бережливой немецкой девушки, понимая, что эта роль удается ей сейчас лучше всего.
«Вот напасть!» – думала она, закрывая за Густавом дверь.
«Бедняжка…» – размышлял по дороге Густав.
Ему, как и всякому человеку, было необходимо как воздух о ком-то заботиться. И сейчас представилась такая возможность – лучшее средство от тоски, которая терзала его почти год.
Он пил с Фрицем до полуночи, после чего уснул на диване, почти уверенный, что его не потревожат: фрау Юта, как наседка, бегала за сыном, и теперь ее громкий храп разносился по всему дому.
Рано утром его разбудили дети.
– А фрейлейн Моника привезла нам шоколад?
Разбуженный Фриц мечтал о пиве, которое ему пообещал Густав, срочно собравшийся домой, где они с Моникой до полудня поили одуревшего солдата, пока не вмешалась фрау Юта.
– Моя дорогая фрейлейн Моника, – обнимая девушку, сказала она. – Я думаю, что господин Густав порядочный мужчина. И будет вести себя достойно. Тем более что ваш дядя и ваша тетя так доверяют ему. Закройтесь наверху, и пусть господин Густав спит внизу, например на этом диване. А то я боюсь, что наши бравые офицеры прознают, что вы здесь совсем одна ночью.
