Умерла Матильда после обеда. В последние время она ела совсем как птичка, а в тот день сидела за столом, безвольно уронив руки и странно улыбаясь.
– Я сегодня видела во сне твоего братика. Он сказал, что я скоро начну учить его немецкому. Я согласилась.
– А на каком языке вы говорили? – уточнила Оля, занятая своими мыслями о ненавистной школе.
– Не знаю. Но мы понимали друг друга…
– Давно не поминали, – отозвалась бабушка. – Вы бы полежали после обеда. Я сама все уберу.
Полежать гувернантка не успела, рухнув, как подкошенная, возле стола. Бабушка бросилась на почту и вызвала Николая. И только после этого горько зарыдала над бездыханным телом своей «Матрены».
– Помогите похоронить, – попросила она Николая. – И что с именем-то делать? Как-то неловко – Матильда она.
– Богу все равно, людям тем более. Я все сам сделаю, вы только стол накройте, чтоб соседи пришли. Иначе заподозрят неладное.
– А…
– Весточки нет. Я б сразу примчался. Жалко вашу Матильду, но что поделаешь…
Оля не представляла, как много для нее значила «тетя Мотя». Кто мог еще ждать ее у окна, нетерпеливо одергивая занавеску? Кто долгими ночами, когда им обеим не спалось, рассказывал сказки и быль про чужую незнакомую жизнь, которой Оля начинала грезить? Ей давно казалось, что она была в этих странах, жила с этими людьми… Кто…
На поминках Оля поклялась, что когда-нибудь обязательно отыщет этого Альфреда и скажет ему все, что думает про него.
– Бабушка, я отомщу за нее, я обещаю!
– О чем ты, родная моя? Дай Бог уцелеть самим. Вспоминай ее, и хорошо будет.
Перед самым окончанием школы слегла бабушка.
– Олюшка, если я… совсем заболею, вызывай дядю Николая. И делай все, как он скажет. Я старая. Мне уже пора… туда. Сними с меня медальончик. Носи на здоровье. Помнишь, откуда Матильда?
– Да, она…
– Так вот, в этом городе есть банк, в медальоне все написано. Там в ящике таком специальном для тебя оставлены деньги. И может быть письмо от родителей. Понимаешь меня? Если когда-нибудь уедешь из этой страны, поезжай… туда. Может, и родителей найдешь. Но про это никому, понимаешь, никому не говори. Николаю тоже. И еще. Все прочитай и бумажечку эту сожги. Запомни, а потом сожги.
Однажды бабушка перестала просыпаться, и Оля вызвала Николая. Он приехал быстро и мгновенно оценил ситуацию.
– Значит так, Оля. Надо жить дальше. Собирайся в дорогу.
– А как же… все? А бабушка?
– Завтра пойдешь в школу, досдашь, что еще не сдала. Документы получишь и уедешь. А за твоей бабушкой я поручу поухаживать. Соседи знают, что она болеет?
– Нет. Мы ни с кем…
– Это правильно. Ты в комсомол вступила?
– Да, – Оля замялась. – Только у меня испытательный срок. Надо активность повысить.
– Вот в поезде и повысишь. Я тебе нужные книжки дам, будешь читать.
– А как же бабушка?
– Оля, я все понимаю. Но тебе здесь оставаться нельзя. Надо уезжать. Ты что думаешь, люди не видят, что вы всех сторонитесь? Ну, пока с бабушкой жила – это туда-сюда, а одна? Не сомневайся, мы с твоей бабушкой обо всем давно договорились.
Через сутки пассажирский поезд увозил Олю в Москву. В чемодане лежало платье и пальто, в лифе – документы, в холщовой сумке – книги: «Манифест» Карла Маркса на немецком, «Избранные труды» товарища Сталина и «Памятка комсомольцу», которую надо было выучить наизусть за дорогу.
– Я тебе Маркса дал, чтоб твой немецкий объяснить, если что. Значит, запоминай. Учиться будешь в педагогическом. Любая специальность, кроме иностранных языков. Иначе заметят сразу. Начнутся расспросы. Я тебе справку сделал, что ты дочь погибшего командира Красной армии. Возьмут без экзаменов. Жить в первое время будешь у моей знакомой. И помни – лишнего не говори. Если спросят про немецкий, скажи, что соседка знала язык. Деньги пришлю на Главпочтамт. Немного. На первое время хватит, – дядя Николай торопливо говорил все это на перроне. – Тебе бабушка про родителей рассказывала?
