– Останови, – сказал Штерн водителю, когда до полицейского участка оставался один квартал. – Знаешь, Моти, я передумал. Поедем обратно, в управление.
Это пришлось Моти по душе, обратно ехали с ветерком – когда выбрались из лабиринта улочек на городскую трассу. Оказавшись в своем кабинете, Штерн почувствовал себя лучше: в Шуафате у него возникло ощущение, что мозги сплавились и не желают думать. Сейчас он опять стал самим собой и прежде, чем позвонить знакомому следователю в ШАБАК, все-таки, как делал это всегда, составил план действий. Выглядело это так:
«Машина, сбившая ребенка – демонстрация – сердечный приступ Аль-Джабара – опоздание врачей – смерть. Связь между всеми звеньями или только между некоторыми (вторая часть цепочки)?
Кто организовал демонстрацию?
Почему выбрано время 10.25?
Поговорить с Пинхасом.
Конфликт между Аль-Джабаром и Джумшудом. Взятки?
Действия Аль-Джабара как адвоката и правозащитника. Кто его враги?»
Штерн поймал себя на мысли, что проверяет версию, достаточно нелепую и чрезвычайно маловероятную. В иное время он и думать бы в этом направлении не стал, настолько все выглядело искусственно и совершенно не в арабском стиле. Но этой русской Галии каким-то образом удалось размягчить ему мозги. Демонстрация скорее всего была спонтанной хотя бы потому, что в ШАБАКе о ней не знали и пограничный патруль не был предупрежден.
Обычно палестинцы реагируют мгновенно – заехал, скажем, в лагерь еврейский поселенец в кипе, это для них как красная тряпка. Могут, конечно, и не обратить внимания и даже дорогу показать, но чаще случается иное – машину окружают, водителя осыпают сначала оскорблениями, а потом, если он отвечает тем же, забрасывают камнями. До стрельбы дело доходит редко, но толпа должна дать выход своей отрицательной энергии, и тогда подростки выбегают на шоссе и швыряют камни в автобусы, а взрослые жгут израильские флаги, которых в лагере, видимо, запасено огромное количество.
Иногда демонстрации планируются заранее – даже за несколько дней, если речь идет о традиционных палестинских «праздниках» – Дне земли, например. Практически всегда в таких случаях в службе безопасности знают и время демонстрации, и место, и даже приблизительное число участников. У ШАБАКа в Шуафате, конечно, есть осведомители, Штерн никого из них не знал, не его это было дело. Собственно говоря, если принять версию Галии, то он должен был бы сплавить дело в ШАБАК и успокоиться. Проблема в том и состояла, что дело Штерн хотел оставить за собой и, следовательно, разговаривая с Пинхасом, должен был исхитриться и получить информацию, представив случившееся бытовым происшествием, по которому полиция ведет рутинное расследование по требованию убитой горем вдовы. И ничего больше. А там видно будет…
С Пинхасом Оферманом, следователем ШАБАКа, Штерн знаком был лет тридцать. Он уже и не помнил, познакомились они до Шестидневной войны или после. Кажется, все-таки после, Оферман тогда уже чуть прихрамывал после ранения. Или это всего лишь выверт памяти? Неважно. Штерна и Офермана связывала общность судеб – оба были неплохими следователями и обладали умеренным честолюбием вкупе с неумением (или нежеланием?) занимать командные должности. Штерн давно мог стать руководителем следственного отдела, а Оферман так и вовсе чуть ли не начальником ШАБАКа, но оба чувствовали – это не по ним. Сотрудники думали (это Штерн знал точно), что два приятеля просто не хватают звезд с неба, добросовестны, но не более того, потому их и не продвигают по службе. Есть ведь такие служаки, что до пенсии сидят в одном и том же кресле. Не всем становиться начальниками – это ясно.
