Опознание - страница 6

Принципиальность – дело хорошее, со вздохом подумал Амит, но кто теперь согласится со мной разговаривать? Откуда я возьму сенсацию для Дори? Если повезет, полиция наложит запрет на публикации об этом изнасиловании, и тогда даже те журналисты, которые нарыли какую-нибудь информацию, ничего не смогут напечатать.

Мобильник снова зазвонил. «Чего ему опять надо?» – застонал Амит. На экране высветилось: «номер скрыт». Может, это звонок от Глубокой Глотки, которого он ждал весь день?

Репортер огляделся по сторонам в поисках тихого местечка, но его не было и в помине.

– Алло! – прокричал он в трубку.

Рядом с ним взвыла полицейская сирена.

– Алло! – крикнул он еще раз.

На том конце провода положили трубку.

Ярон Регев сидел в машине и смотрел на дом, где живет его дочь. Ему было все равно, сколько придется ждать. Он может торчать здесь ночь за ночью долгие месяцы, годы, пока не убедится, что с ней все в порядке. Когда она была маленькой и болела, разве он не сидел у ее кроватки ночи напролет? Так что же изменилось? Для него Ади по-прежнему маленькая девочка.

Он открыл пластиковую коробку с бутербродами, которые приготовила ему Ирит. Жена полагала, что он перегибает палку, что, раз уж Ади пожелала вернуться в свою квартиру, они должны уважать ее желание, но коробка с бутербродами стояла на кухонном столе каждый раз, когда он ехал к дому дочери.

Ярон быстро развернул бутерброд и бросил обертку на пассажирское сиденье. Завтра, вернувшись домой, он уберется в машине и выбросит все обертки от бутербродов, пустые стаканчики из-под кофе и пакеты из-под чипсов.

Может, Ирит права и он должен предоставить дочь ее собственной судьбе? Но вдруг он все-таки ей понадобится, пускай даже для совсем пустячного дела? Тогда за ним далеко ходить не придется – и трех минут не пройдет, как он будет рядом с Ади.

В последнее время он часто вспоминает ее маленькой девочкой. Как дочка начинала ходить, говорить, как он водил ее в садик и забирал оттуда, и тогда она бежала к нему, обнимала маленькими ручонками за ногу, не отпускала штанину и смеялась. Как она смеялась! Заразительный заливистый хохот, которому вторила вся семья, наполнял Ярона бесконечной радостью.

Ему больно это вспоминать, потому что Ади перестала смеяться. Она сидит часами, погрузившись в себя, глядит на свои руки, лежащие на коленях, и плачет. Плачет без остановки, совсем беззвучно, но каждая ее слеза, как в китайской пытке водой, капает ему – нет, не на голову – на сердце.

После того страшного дня Ярон постоянно находится на грани – вот-вот взорвется. Он старается быть сильным ради Ади, ради Ирит, но чувствует, что силы покидают его и он мало-помалу теряет рассудок. Все валится из рук. Не получается сосредоточиться, невозможно ни спать, ни работать.

Если ему удается задремать, его мучают одни и те же кошмары. Он видит, как Ади лежит на земле и в ужасе умоляет сохранить ей жизнь, а странный человек, какой-то безликий зверь, насилует ее. Залитые слезами глаза Ади заглядывают в глаза отца, взывают о спасении. Он бежит к ней, тянет руки, пытаясь освободить, оттащить ее, но у него не получается. На лбу у Ярона выступает холодный пот. Он хочет закричать, но не может издать ни звука. Не может даже заплакать. Если бы он мог хотя бы плакать!

Энергичная песня из радиоприемника разбудила Ярона. Хоть он и хорохорится перед Ирит, но ему тяжело сидеть так целыми ночами. Все тело болит. Он отключается на несколько минут, затем просыпается в панике, и так всю ночь напролет. Ночь за ночью. Три недели. Без отдыха и перерыва. Досыпать Ярон пытается днем, дома, на работе, когда Ади тоже уходит в офис. Там она, хотелось бы надеяться, в безопасности.