Старый Сабуров вышел спустя полчаса в хмуром расположении духа, словно о чем-то напряженно размышляя.
— Царица-то совсем плоха, — вымолвил невольно себе под нос Иван Михайлович и, не обращая внимания на сына, прошел мимо него, пробубнив: — Как бы не преставилась она, горемычная…
— Что вы сказали, батюшка? — спросил его Мирон, следя за ним.
Старший Сабуров, как будто очнулся от своих дум и, обратив взор на младшего сына, раздраженно заметил:
— Не твоего ума дело, Мирон. Ты воин царя, вот и неси свою службу, как велено.
— Простите, батюшка.
Окольничий приблизился к молодому человеку, поднял руку и, благословив сына крестным знамением, велел:
— Не забудь на днях матушку проведать. Уж больно она печалится о тебе. Давно ты не был у нас.
— Непременно заеду, — кивнул Мирон. Будучи одним из самых бесстрашных и суровых воинов, Мирон Сабуров в то же время еще с детства до судороги в ногах боялся и уважал своего отца. Оттого с неким благоговением вымолвил вслед родителю, который уже направился по едва освещенному коридору. — Доброго здравия вам, батюшка!
Услышав реплику сына, Иван Михайлович замедлил шаг, а затем, даже не обернувшись, последовал дальше.
Именно в этот момент двери, ведущие в покои царицы, распахнулись, и в коридор выбежала одна из сенных девок царицы.
— Помогите! Помогите! Царице плохо! — заголосила она.
Вмиг обернувшись на истеричные выкрики девицы, Мирон и Иван Михайлович стремительно последовали в спальню Марфы Васильевны.
Нечленораздельный стон царицы вновь наполнил комнату, когда они вошли, и Марфа Васильевна неистово изогнулась на постели, судорожно хватаясь руками за покрывало. За ними в небольшую полутемную спальню вбежали мать царицы и другие сенные девки. Обступив Марфу вкруг, все с испугом смотрели на нее. Светловолосая, белая, словно полотно, царица изгибалась на постели, корчилась в муках и жутко стонала. Ее рубашка и распущенные светлые волосы намокли от пота.
Мирон первым бросился к молодой царице и наклонился над нею, пытаясь рассмотреть и понять, что происходит.
— Что с вами, государыня? — спросил взволнованно он.
Царица провела по молодому человеку невидящим болезненным взором и вновь начала неистово корчиться на постели, словно ее кто-то мучил. Мирон попытался удержать ее, чтобы она нечаянно не упала на пол, с силой схватив за плечи. Она как будто задыхалась и смотрела на него дикими, красными от боли глазами. Лицо и шею царицы покрывали неестественные красные шероховатые пятна, и Мирон невольно скользнул взглядом по небольшим жемчужным серьгам, единственному украшению, которое было на царице. Марфа вновь судорожно скорчилась и жутко прохрипела. В следующий миг она замерла и безжизненно обмякла, упав на постель и прикрыв глаза. На ее губах выступила кровавая пена.
— Отравлена! — выпалил невольно Мирон и отшатнулся от царицы, отпустив ее плечи. Кровавая пена, смертельная бледность и страшные красные пятна, покрывающие ее горло и руки, а также красные белки глаз, которые он увидел ранее, подтверждали его чудовищную догадку.
— Пречистая Богородица! — выкрикнула в ужасе одна из сенных девок.
Мирон перевел взгляд на девицу и невольно заметил сбоку неясный отсвет. Резко повернув голову к подножью кровати царицы, молодой человек похолодел. У постели, в ногах ложа, стояла прозрачная фигура царицы в белых одеждах, с неясными очертаниями. Со спокойным лицом и распущенными волосами, недвижимая, она была похожа на прекрасную статую. Мирон осознал, что это душа царицы и она уже отошла от тела. Понимая, что царица умерла, раз ее душа оказалась отдельно от тела, Мирон медленно выпрямился, уставившись на призрак. Он отметил, что более никто, кроме него, не видит призрак – душу Марфы. Душа царицы обратила на него взор и пропела приятным голосом:
