– Оленька, прошу, – Виталий Синицын протянул ей гитару, и Оля, склонив голову к плечу, проверила чистоту октав. Но, вопреки обыкновению, первый взятый ею аккорд оказался минорным. Ольга, знавшая наизусть Умку и Янку, «Ночных снайперов» и «Белую гвардию», битлов, Доменико Модуньо и даже немного Лаэртского, задумчиво теребила струны и напевала в ритме меланхоличной босановы:
Помнишь, я была тогда с тобою, и горел закат?
Помнишь, словно парус, над землёю шелестел наш сад?
Помнишь, посадили мы с тобой рябину в том саду?
Теперь, как прежде, я тебя здесь жду.
И снова надо мной кружит, кружит листва,
И снова жёлтый дождь унёс твои слова.
А я хочу войти в тот давний день и сад,
И там найти твой взгляд…
[3]– Что-то новенькое. Это Йовин или Тэм? – присев рядом, спросила беременная Женя Часова, маленькая, как птичка, в круглых толстых очках.
– А с платформы говорят… – ответила Оля. – Не, до них ещё время дойдёт, это советская эстрада. Я слышала по «Маяку» в раннем детстве, запомнила мелодию, некоторые слова. Весной нашла в музыкальной библиотеке и выучила.
– Мне очень нравится. И ему, надеюсь, тоже. – Женя погладила себя по животу. – Родится с хорошим вкусом.
– Точно знаешь, что ему? Вдруг ей?
– Ай, неважно, – Женя махнула рукой. – Кто родится, тот и сгодится.
В это мгновение с каким-то жалобным выстрелом лопнула третья струна, и конец захлестнулся вокруг Олиного запястья.
– Больно?
– Да ерунда, – ответила Оля. – Переживу.
– Вон Светка идёт. Она тебя пожалеет, и будешь как новенькая.
Виталий забрал гитару в ремонт и очень скоро вернул с новой струной, такой чужой своим серебряным блеском среди потёртой латуни соседей. К костру подошла Светлана в голубой, вылинявшей от стирок майке «Юты Джаз» и серых шортах, которые в своей прошлой, городской жизни были брюками. Рядом вприпрыжку бежал Никита в длинных, почти до колен, тёмно-синих трусах.
– Привет, кого не видела! – сказала Света. Никита повторил: «Привет» и тут же поправился: «Здравствуйте».
– Ну, здорово! – отозвалась Наташа. – Никитос! Есть хочешь?
– Не-а! – звонко ответил Никита.
– Молодец, правильная мама. За всё время ни разу не видела твоего парня голодным… А пряник? – вновь спросила она Никиту, который, услышав это слово, взглянул на маму.
– Бери, если предлагают. Я разрешаю.
– Спасибо! – не забыл сказать Никита и получил впридачу к прянику мандарин.
– И вы тоже держите, – Наташа протянула по мандарину Ольге и Светлане.
– Спасибо. – Оля вмиг очистила свой, съела, бросила шкурку в огонь, подержала испачканную руку на весу и, не отыскав более подходящего предмета, вытерла о собственную пятку.
– Классно, я тоже так буду делать, – сказала Виктория.
– Оранжевые ноги бежали по дороге… – пропела Лена, её мама.
– И ехало за ними колесо, – закончил папа Володя, обросший за две недели окладистой каштановой бородкой и похожий на папу дяди Фёдора из Простоквашина, только без трубки.
– Сам ты колесо! – возмутилась Женя Часова. – Оленька, вытяни ноги. И где ты видел колесо? Посмотри, какое чудо.
– Да ладно. Колесо у нас – это фигура речи, – сказала Оля и несколько раз, в ритме быстрого подмигивания, напрягла загорелые икры.
– Супер, я тоже такие хочу. – Вика, взглядом спросив разрешения, потрогала самое выпуклое место. – Ух ты, вообще как камень!
– Да у тебя всё и так великолепно.
– Дожили, – покачал лысеющей головой Лёня, – девушки хотят стать как камень…
