– А-а-а… – сказала я. – А чего же ты приехала сюда? Родители привезли?
– Да не-е-ет… родители сами подневольные жертвы. Они тоже в депрессии, не могут прижиться в этой Америке. Старикам, так вообще, тяжелее всего.
– Так, как же вы приехали? Кто был инициатором? – удивилась я.
– Брат мой, он религиозный. Он хотел очень уехать. Он всех нас и потащил за собой.
– Один брат троих потащил? – удивилась я. – А зачем же вы подчинились?
– Честно говоря, когда он эту идею выдвинул, я не была так уж сильно против. Мне казалось, что Америка – это что-то особенное. Только когда уже приехали, я увидела, как все тут, но теперь уж поздно.
– Ты же можешь вернуться! – сказала я. – Тем более, что твои родители, тоже хотят этого же.
– М-м-м… нас там уже ничего не ждет, – пессимистично сказала Фаина. – Квартиры уже нет. Как-то там уже все нарушено. Здесь – худо-бедно – живем, свыклись.
* * *
Поздняя ночь. Наша машина припаркована у освещенного подъезда Жениного дома.
– Ты пьян, Женя. Уже четвертый час утра, отвези меня домой, – говорю я.
– Нет, я не понимаю, что мешает тебе остаться у меня? Ведь тебе хорошо со мной?
– Женя, я уже в пятый раз повторяю тебе одно и то же. Ты мне приятен, но этого недостаточно, чтобы я у тебя осталась.
– Комплексы. Все комплексы. Промыли твою головку начисто. Да ни черта я не пьян, не делай рожи! Я выпил, да, но я не пьян. Я никогда не пьянею.
С минуту мы сидим молча.
Я смотрю, как он в упор, исподлобья глядя на руль, царапает его ногтем, и думаю, что потеряны вечер и ночь, завтра весь день буду опять отсыпаться, неосуществимые мечты мои теперь стали казаться еще более безнадежными. Каждый раз я воодушевляюсь, жду чего-то и все не то. Мне становится грустно, тяжело на сердце, особенно, когда я вспоминаю, что, вернувшись домой, я снова буду одна и что полумрак моей квартиры по-прежнему ждет меня.
– Я сейчас тебя изнасилую, – говорит мне вдруг он, – может быть, ты этого хочешь? Некоторые любят.
Что-то екнуло у меня в сердце, но я не шевельнулась и продолжала сидеть, делая спокойное выражение лица. Женя сидит не двигается, потом закуривает, и я перевожу дух, понимая, что он только говорит, выпендривается.
Мы снова молчим. В сущности, я и не тороплюсь домой. Плохо ли, хорошо ли, а сидя в машине с кем-то гораздо легче переносится тоска, чем дома, одной – на этой моей широкой двуспальной кровати, от одного воспоминания о которой кондрашка хватает.
Наконец Женя привозит меня домой. Войдя в дом и, закрыв за собою дверь, я иду прямиком в свою постель. Устала!
Я падаю в постель, уже не думая ни о Жене, ни о тоске, ни о завтрашнем дне, ни о работе с утра, как я обещала себе. Я плюхаюсь в постель и засыпаю тяжелым утренним сном, как умираю.
* * *
Проспала я до четырех дня. Разбудил меня звонок – снова Женя. Он звал ехать куда-то гулять вечером. День уже был разбит в любом случае. Что можно сделать, если человек проснулся под вечер? Выйдя из дома – можно хоть забыться.
* * *
– Девочка, ты вообще понимаешь, что делаешь?
– Что я делаю? Я же тебе сказала по телефону, что я могу встретиться с тобой только при условии, что на дружеских основаниях! Я же тебя предупредила! Ты сказал, о’кей.
– Да, я сказал.
– Что же теперь ты злишься?
– Я не злюсь. Я только хочу убедиться, что ты ни о чем не пожалеешь. Ты понимаешь, что я больше не позвоню тебе?
– Но почему?!
– Потому что я не Васек, я не могу с тобой так встречаться до скончания живота! Я еще ни с одной женщиной не ходил на три свидания вот так. Один раз вышли, все! Максимум – два. Мне никто не отказывает! Три свидания, по-пионерски?! По-моему, ты что-то… того… не то делаешь.
