– Садись, мил человек, откушай, чем бог послал. Когда человек сыт, он внимает лучше.
– Скажи мне, кто ты? Или у меня галлюцинации?
– Кушай. И слушай. Зовут меня Фёдор. Я тебе не кажусь, перекрестись, коли не веришь. Мы здесь давно живём. Ещё в 30-х годах, как начали раскулачивать – и тех, кто чужим трудом жил и таких, как наша семья – своим трудом к достатку пришедших, решили наши тятька с мамкой уйти из села. Ушли, а в другом селе ещё пуще кулака били. Порешили тогда они в лесу переждать. Вернулись в свой край, вырубили в лесу поляну, построили жильё, да и обжились заново. Дети росли, помогали. Поначалу сеяли пшеницу, растили картошку, кедр били, соболя, возили всё
в город продавать, одежду покупали. А после войны народу не стало. И у нас мор настал. Тятька с мамкой, братья померли, за ними их жёны. Молодые стали друг с другом жить. А от греха дети не родятся. Кто ушёл счастья искать, кто помер. Моя дочь тоже ушла, а вернулась – тяжёлая. Родила девочку и умерла. Шустрая девчонка получилась -
Пострелина. Ты её видел у себя во дворе. Только жить ей здесь нельзя, пропадёт она одна-то. Я уже стар, из родных больше никого не осталось. Ты, мил человек, поселился в нашем родовом доме. Селились там и раньше, только пугались проделок Пострелины, а ты – нет. Хочу тебя попросить – забери Пострелину – сможешь – в жёны, ей уже 18 лет, а нет, так удочери. Приданное за ней дам.
Андрей в течение этой спокойной размеренной речи пытался угоститься – пельмени из муки грубого помола с кедровой начинкой – настолько непривычная еда, что он деликатно отложил выструганную из дерева ложку, а потом и вовсе забыл о еде.
– Извините, Фёдор, я не готов к такому разговору. Мне до сих пор кажется, что я сплю или видения у меня.
– Ничего. Ты сейчас домой вернёшься, друга заберёшь, а назавтра проводишь его. А там и я к тебе приду за ответом.
В полуобморочном состоянии Андрей пришёл со старцем к дереву, где сладко спал Игорь.
– Дальше пойдёте по знакам, что вам Пострелина оставит. Сами к посёлку дорогу не ищите. Заблудитесь. Ваше счастье, что к болоту не вышли, а то б и не беседовали б мы с тобой. До завтрева, мил человек.
Игорь не хотел вставать, говорил, что никогда в жизни он так сладко не спал, а Андрей – вражина, не даёт ему покайфовать. Андрей буквально тащил его на себе, выглядывая в сумерках то сухую веточку в виде стрелы, то пучок травы, завязанный в узел.
Наутро, рассказав Игорю всё, что с ними произошло, не давая другу опомниться, Андрей отвёз его в районный центр на вокзал.
– Андрюш, такая вот дикая жизнь, как у тебя, может привести к диким мыслям и даже дикому образу жизни, – поучал на прощание протрезвевший Игорь, но Андрей его уже не слушал.
Вернулся он к вечеру и, едва вышел из машины – вот они старец и девчонка – Пострелина. Теперь она была одета в старинный сарафан, расшитый узорами, в беленьком платочке, с котомкой в руках.
Андрей поклонился старцу, мельком глянул на потупившуюся Пострелину, и жестом пригласил их к столу во дворе. Они чинно уселись. Андрей раскрыл коробку конфет.
– Угощайтесь.
– Благодарю тебя, мил человек. Мы такое не едим. Не утруждайся. Скажи своё решение. Только Христом Богом тебя прошу – не откажи. Хоть как, но поучаствуй в судьбе этой девочки. Уж больно одарена она. Не то пропадёт, почём зря.
– А ты как же, Фёдор?
– А что я? Мне жить–то осталось – ровно столько, сколь надо, чтобы знать, что у неё всё хорошо. Ведь не откажешь?
