– Это кто? – спросила хозяйка у гостьи.
– Это «Рождение Венеры» Боттичелли, только цвета какие-то не такие, – сразу ответила Наташа.
– Цвета такие, какие надо, – проворчала Анна Андреевна. – Это часть декорации. Она будет освещена красным светом, потому и цвета подобраны так, чтобы в красном она выглядела как в обычном дневном свете. А ты просто прелесть, моя дорогая! Нет, ну надо же! И при этом из колхоза!
– Из рыбацкого колхоза, – поправила хозяйку гостья.
– А есть разница? – удивилась Шутренкова. – Хотя, наверное, есть, если ты так на этом настаиваешь. За это надо выпить, и не вздумай мне отказать: прокляну!
Она схватила сильной рукой Наташу и поволокла её в дом как добычу. Дом состоял из трёх комнат и кухни с санузлом. Одна половина его была бревенчатой, вторая – из красного голландского кирпича, который в начале прошлого века в Приморск завозили из-за границы местные купцы, взявшиеся выстроить центральную улицу города в голландском стиле. Ну, такая блажь была у тогдашнего губернатора. На главную улицу выходили портовые склады, фасады которых также были сложены из заморского кирпича. После революции склады снесли. Дед Антона был человеком предприимчивым и договорился с докерами, чтобы те красивый кирпич из разрушенных складов экспроприировали в пользу китобоя. Из того кирпича Шутренков-дед сложил вместе с сыном две спальни.
Поскольку у Анны Андреевны был свой угол, в котором она и жила, то весь художественный бардак концентрировался в Эдеме. В хозяйской спальне, которую после смерти мужа Шутренкова игнорировала, сохранилась старая мебель начала века, изготовленная местным мебельщиком. «И. Грыж» значилось на медных пластинках. В спальне Антона мебель была уже современная, советского производства. В общей комнате, которая некогда была залой, стоял комнатный рояль, впрочем, незатейливый, не Стэйнвэй, накрытый синим чехлом с золотистого цвета бахромой по краям. Ещё в зале был старинный кожаный диван, обеденный стол, обрамлённый шестью стульями и четыре полки под потолок, заставленные книгами.
На подоконниках во всех комнатах в простеньких горшочках росли фиалки и герань. Без излишеств. Окна были прикрыты тюлевыми занавесками. Наташе бросилось в глаза полное отсутствие штор. Не было также и картин. О роде занятий хозяйки дома говорил только макет декорации к спектаклю «Гроза» – дипломная работа Анны Андреевны, – установленный на одной из полок.
Ковров в доме не было, а все полы, включая и санузел, были застланы потёртыми ковровыми дорожками ядовитого красного цвета, списанными и перепавшими Анне Андреевне по жребию по случаю обновлению интерьеров театра.
Женщины выпили по рюмашке, по другой. Сечкина рассказала, что заканчивает факультет ИЗО в пединституте, что будет преподавать в школе черчение и рисование, вести художественный кружок. Будущая учительская деятельность Наташи Шутренкову не воодушевила.
– Вы мужа на операцию привезли? – спросила хозяйка.
Заговорили о детях. Это мужики всё об армии да о бабах, а женщины, те устремлены в будущее. Наташа переживала за сына.
– Светляков, хирург, тот мастер золотые руки. У самого Кричевского стажировался. Всё будет с твоим Петенькой зашибись, а вот с моим чего будет – это одному богу известно, – вздохнула Анна Андреевна. – Всё в его жизни сикось-накось!
– А кстати, – заинтересовалась Сечкина, – почему он по вашим стопам не пошёл? В отца?
