Никого не было вокруг, лишь тишина, лишь ночь. Лежа на спине, я продолжал испытывать неудобство в затекшем теле, но повернуться на бок и занять какое-то более удобное положение представлялось совершенно невозможным. Я смирялся, лежа в темноте.
Теперь мое «я» полностью вернулось ко мне, я понимал и помнил все, хотя был еще слишком измотан и слаб, чтобы размышлять о чем-то, как-то оценивать происходящее. Лишь думал, что устройство уже, наверно, во мне и я жив, то есть перенес операцию и не умер – хотя бы это было хорошо. Но я не радовался, нет. Я был слишком занят поддерживанием жизненных функций в себе, чтобы уделять внимание еще и эмоциям.
Я не знал, сколько сейчас времени, но очень хорошо понимал, что нужно продержаться до утра, когда придут люди и, наверно, помогут мне поддерживать эти мои жизненные функции. Хотелось видеть Сергея Степановича, даже Леночку, пусть бы они посмотрели, что я жив, и порадовались бы за меня. Но нужно было ждать утра. Я знал, как лучше всего дождаться утра ночью – просто уснуть, тогда всё будет быстро и легко. Но я понимал также, что проспал почти целый день и уснуть ночью после этого сложно. Я закрыл глаза и стал ждать.
Нет, сна не было. Я просто лежал с закрытыми глазами и затекшим телом. Глаза не слушались меня, веки хотели подняться. Я решил, что ладно, и отпустил их, стал смотреть вокруг. Все тонуло в полумраке. Я не мог повернуть голову из-за трубки во рту и видел только то, что было передо мной: дверь в коридор и окно там. Я стал смотреть в окно. Ветви деревьев, ночь. Ничего не было дальше, только ветви, а за ними – пустота, тьма, даже неба не было видно. Я смотрел в пустоту сквозь ветви деревьев. Они чуть покачивались, отбрасывая легкие тени. Полумрак в помещении, где я лежал. Казалось, что справа и слева, там, куда я не мог посмотреть, не в силах повернуть голову из-за трубки, тоже пустота – тишина вокруг давала основание для этого предположения. Я лежал между пустотой и смотрел в пустоту впереди за ветвями деревьев.
Потом услышал шаги и открыл глаза. Видимо, я все же уснул, хотя и не помнил как. Это снова был тот же доктор в халате и шапочке.
– Ну как ты? – спросил он, чуть наклонившись надо мной.
Я моргнул и хотел сказать, что нормально, но вместо этого лишь промычал в ответ. Доктор протянул руку и вытащил трубку дыхательного аппарата у меня изо рта. Я почувствовал, как стало легко и свободно, и хотел сказать спасибо, но челюсти и язык не слушались – я не мог произнести ни слова. А он положил трубку на дыхательный аппарат, еще раз посмотрел на меня и ушел. Я снова был один, но теперь ощущал себя гораздо лучше, хотя тело продолжало ныть – мне казалось, что я уже никогда не смогу двигаться – так оно затекло.
Пустота справа оказалась ширмой, перегораживающей помещение, слева – кроватями, где лежали люди, видимо, такие же, как я. Поворачивание головы было непростым делом. Без дыхательной трубки во рту это стало удаваться, но воздушный шар над глазами не давал возможности правильно совершать движение. Оно оказывалось либо слишком коротким, либо слишком длинным. Тогда я опять стал смотреть в окно, надеясь снова заснуть.
Ветви колыхались – наверно, за окном дул ветер, но здесь было тихо и неподвижно. Полумрак пригвоздил все предметы и все, что было, не давая двинуться. Но меня он не трогал, нет. Я был внутри, а он – вокруг, моя неподвижность имела совсем другие причины. Пустота за ветвями в окне проникала в глаза, я то видел, то не видел ее, не замечая, что все время засыпаю и просыпаюсь. Я наблюдал за пустотой, сделав это важным занятием и поставив это целью своего нынешнего существования. В том положении, в котором я находился, такое сочетание формы и смысла было достаточно гармоничным. Я наблюдал, сосредоточившись на пустоте. Глаза закрывались время от времени и открывались вновь, но это было неважно – пустота была и там и тут.
