Оркестр цвета пурпурной малины - страница 10

И наступила Тишина. Слишком много вопросов разом возникло к этому письму. Мало того, что в моём воображении казалось оно мне алым, словно было облито кровью, а текст начертан словно языком болью, оно было пропитано силой. Сквозь письмо этот человек словно рассмотрел меня – никому не известного, скрытого всеми способами за ширмой безнаказанности.

В воображении я сразу представлял себе образ этого человека. Сильный, старый, больной, но стойкий мужчина в военной форме, с множеством наград, с мудрыми глазами, смотрящими в глубь сути дела, умеющего отбрасывать ненужную мишуру, которую пускают в глаза такие шарлатаны как я. Куда ты смотришь, друг мой, в кого? Сквозь это письмо ты хочешь убить меня, итак убитого? Зачем?

Виски недолго находился в раздумьях. Внезапно он соскочил с места, лишь успел я заметить блеснувшую перед глазами белую искру. Виски выхватил из рук моих письмо, сжал его, не снимая ухмылки с лица, и стал рвать так яростно, что ошмётки бедной бумаги разлетались фейерверком ужасным.

– Что ты делаешь? – я попытался остановить его, но было уже поздно. Весь пол был усыпан ошмётками письма.

– Что Я делаю? – безумно переспрашивал Виски. – Я просто избавляюсь от лишних проблем.

– Разве я разрешил? Ты нарушил закон, Виски! Есть правило, нельзя уничтожать чужие письма! Они в сто раз ценнее, чем твоя грязная душа!

Виски усмехнулся:

– О, вот это ты зря. Наши души едины, друг мой, и сделал я это по твоему желанию. Ты часть меня…

– Нет это ТЫ часть меня, знай своё место, Виски! – я ударил кулаком по столу – предпринял единственную возможную меру. – И как теперь отвечать на письмо? Ты об этом подумал?

Тут Виски застонал, схватился за голову и демонстративно пропел:

– О, святые Исусы, какой же ты тупой… – он резко взглянул на меня, в глазах его читалось оскорбление. Самое яростно оскорбление, которое только можно представить. – Именно об этом я и думал, Ричи! Лучше просто не отвечать на письма от таких догадливых стариков!

– Но… если мы не ответим, то человек на том конце будет волноваться. Представь себе боль от томительного и бесконечного ожидания. Он, ведь, всё равно напишет вновь, так что какой в этом смысл? – я не понимал тупость в нём, а ему казалось, что тупость рождается во мне.

Он промолчал. Иногда я задаюсь вопросом, что творится в его пустой голове, какие процессы протекают там? Вряд ли он приходит ко мне из-за того, что просто хочет приятно провести время или поработать на благо других. Тогда зачем ему всё это? У меня есть привычка задавать вопросы, осознавая, что никто не даст мне нормального ответа.

В итоге я, тяжело вздохнув, взял чистый лист, вставил его в машинку и собрался уж было писать по памяти.

– Диктуй, – приказал я Виски.

– Нет. Если тебе надо пиши сам. Я не буду диктовать ответ на письмо, которое сам же разорвал.

– Диктуй, Виски.

– Пиши сам, Ричи.

В тот раз я был бессилен. В моём понимании, я не могу написать чего-то без помощи Виски. Это невозможно даже в представлении.

Критикуя его и обзывая всеми способами, убрал лист и печатную машинку. На сегодня с меня хватит».

Время 22:17.

В пустом кабинете сидит потерянный человек. Он один. На столе возвышаются стопки полностью идентичных писем, в дальнем углу за дверью валяются комки исписанной бумаги.

За окном бушует непогода, и сквозь сырые окна проникает лунный свет, отбрасывая тень больного. Внезапно Ричард Рональди поднялся с кресла, бормоча что-то. Его глаза направлены куда-то в сторону, а руки сами, интуитивно двигаются. Пихая в узкий чемодан стопки писем, он всё бормочет и бормочет.