Любовь в сердцах изгладят навсегда.
Я упрекать за то его не стану,
И вы, надеюсь, тоже, господа.
Святитель наш к тому же в этом деле
Преследовал еще другие цели.
Итак, осел, которому Денис
Доверил честь, и рыцарь, взмыв высоко
Над берегом Луары, унеслись
К верховьям Роны во мгновенье ока,
И Дюнуа глядел издалека
На Девственницу. Совершенно голой
Она шагала, вся в крови. Рука
Сжимала яростно булат тяжелый.
Напрасно силится Гермафродит
Остановить шаги ее святые,
Над ней напрасно реют духи злые, –
Иоанна их с презрением разит.
Так улей иногда в тени ракит
Увидит юноша и с удивленьем
Любуется диковинным строеньем,
Но вдруг жужжащий рой со всех сторон
Отважно на зеваку нападает.
Крылатой армией облеплен, он
Беснуется, танцует, приседает,
Но быстро оправляется и вот
Всю эту дрянь немилосердно бьет
И дерзких побеждает неизменно.
Так Девственница гордая надменно
Справлялась с легкой армией высот.
Погонщик же, дрожащий от испуга,
Боясь лишиться головы, взывал:
«О Девственница, о моя подруга,
Тебе я на конюшне помогал.
Яви же милосердье на примере
И сохрани мне жизнь, по крайней мере.
О, сжалься, сжалься и не убивай!»
Иоанна отвечает: «Негодяй,
Я милую тебя: меч богоданный
Не хочется марать в крови поганой!
Но пошевеливайся! Видно, мне
Придется ехать на твоей спине.
Кудесничество – дело не девичье,
Но каково ни есть твое обличье,
Ты мне сейчас заменишь лошака.
Осел мой улетел за облака.
Беру тебя, чтоб не было заминки;
Нагнись же», – говорит она, и тот
Склоняет лысину, на четвереньки
Становится, и вздохи издает,
И рысью Девственницу мчит вперед.
Взбешенный гений поклялся сурово
Французам пакостить по мере сил;
Он Англию с досады полюбил
И, справедливо рассердясь, дал слово
У шутников отбить к проделкам вкус.
Чтоб каждый легкомысленный француз
Достойное изведал наказанье,
Он строить приказал большое зданье,
Ловушку, лабиринт, где месть его
Поймала бы, потомкам в назиданье,
Героев Франции – до одного.
[88]Но что произошло с Агнесой милой?
Вы помните испуг ее, когда
Она, полуживая от стыда,
Была готова уступить пред силой.
Мгновенно выпустив ее из рук,
Умчался Жан Шандос на бранный звук.
Из затрудненья выпутавшись вдруг,
Агнеса тут же начала божиться,
Еще недавним страхом смущена,
Что впредь такого с нею не случится.
И Карлу мысленно клялась она,
Что будет одному ему верна,
Что с королем своим не разлучится,
Что не изменит и умрет скорей.
Увы, не следовало клясться ей!
В той сутолоке, грохоте, смятенье,
Когда врасплох военный лагерь взят,
Когда и полководец и солдат –
Один бежит, другой спешит в сраженье,
Когда сопровождающие стан
Мошенники спешат набить карман
И крики слышатся сквозь дым зловонный, –
Вдруг очутившись вовсе обнаженной,
В Шандосов гардероб она идет,
Рубашку, туфли и халат берет,
Не позабыв и колпака ночного.
Все впору ей: она одета снова!
На счастье, конь огромный вороной,
Шандоса ожидая у палатки,
Оседланный, с блестящею уздой,
Стоял, и, погруженный в отдых сладкий,
Спал конюх-пьяница, держа его,
Вокруг не замечая ничего.
Агнеса боязлива, как овечка,
Но вот уже в ее руках уздечка;
Какое-то бревно ей помогло
Взобраться на высокое седло,
И, шпоры дав, она летит мгновенно,
Страшась и радуясь одновременно!
Толстяк Бонно брел пеший средь полей
И брюхо проклинал свое, а вместе
Агнесу, англичан, и королей,
И путешествие, и поле чести.
В то время паж, по имени Монроз,
[89]Которого с собой возил Шандос,
Спешил домой, исполнив порученье;
Увидев издали все приключенье,
