Массивные, окованные железом двери были распахнуты настежь, как то обычно бывало в течение всего дня. Их закрывали лишь с наступлением темноты или же когда в зале проходили важные совещания. Стоявшие здесь часовые символизировали скорее важность зала, нежели необходимость в его охране. Тулл кивком ответил на их приветствия и вошел.
Просторный зал украшал двойной ряд массивных колонн, поддерживающих крышу, который тянулся слева направо. В промежутках между колоннами стояли раскрашенные статуи Августа в полный рост, а также его ближайших родственников. Внутри зала было практически пусто. Три рядовых легионера в светлых шерстяных туниках подметали пол. Перед самой высокой – выше человеческого роста – статуей императора молился жрец. Раздувая щеки от собственной значимости, мимо Тулла прошел квартирмейстер в сопровождении двух солдат, тащивших тяжелый ларь. На Тулла, хотя он и был офицер, никто даже не взглянул, что лично его устраивало. Он пришел сюда не ради разговоров, не затем, чтобы к нему привязался кто-то выше или ниже его по званию. Просто такова была его привычка. Он пришел сюда, чтобы, прежде чем отправляться в патруль, воздать дань уважения орлу своего легиона.
Осторожно ступая, чтобы не производить лишнего шума, Тулл прошел по мозаичному полу к задней стене, где расположился алтарь. У входа в алтарь, по обе стороны от двойной каменной арки, застыли на часах два легионера. Увидев офицера, оба вытянулись в струнку.
– Приветствую тебя, центурион, – прошептал один.
– Внутри кто-то есть? – спросил Тулл, прищуриваясь. Часто это было невозможно, однако неписаный закон диктовал, что молящегося солдата нельзя беспокоить в этих священных пределах.
– Тебе повезло, господин, аквилифер только что ушел.
Солдат, в чьи обязанности входило носить символ легиона, должен был раз в день проверить его целость и сохранность.
Довольный тем, что ему никто не станет мешать, Тулл вошел внутрь. Свет многочисленных масляных ламп играл на оштукатуренных стенах, отражался от золотых и серебряных эмблем – изображений императора, дисков, наконечников стрел, лавровых венков, которыми были украшены приставленные к задней стене штандарты. Слева и справа от штандартов стояли вышитые матерчатые знамена, принадлежащие подразделениям легиона, а также внушительные кавалерийские знамена. В центре всего этого великолепия в специальной подставке из розового дерева стоял орел легиона – физическое воплощение всего, что было благородного в Восемнадцатом легионе. Воистину внушающее священный трепет зрелище.
В отличие от большинства солдат, Тулл не был суеверен. Не привык он уповать и на милость богов. Но в этой комнате ощущал себя совершенно иначе. В эти минуты – как, впрочем, и всегда, бывая здесь, – центурион был охвачен благоговением. Чему способствовала царившая здесь тишина. В святилище было не принято разговаривать – разве только в случае острой необходимости. Вносил свою лепту и ослепительный свет, отражавшийся от многочисленных металлических поверхностей.
Штандарты центурии и когорты тоже были предметом гордости, равно как и боевые награды, прикрепленные к их древкам. И все же Тулл склонил голову не перед ними. Не они заставляли волосы у него на затылке встать дыбом в благоговейном трепете. На такое был способен только орел.
Отлитый из чистого золота, крупнее, чем солдат мог удержать обеими руками, орел был изображен взмахнувшим крыльями и устремившимся вперед. Почти соприкасающиеся кончики крыльев соединял золотой венец. Открытый клюв и пронзительный взгляд придавали ему слегка высокомерный вид. Орел как будто говорил: «Я знаю, кто я такой и что я символизирую. А ты, Тулл? Ты последуешь за мной даже в смерть? Ты станешь защищать меня любой ценой?
