Читать онлайн Иван Державин - Ортодокс, или Запретная любовь дочери премьера

В чести и славе та держава,

Где правит здравый ум и право.

А где дурак стоит у власти,

Там людям горе и несчастье.

Себастьян Брант

Бывают большие любови, бывают маленькие,

Но бескорыстная любовь только одна.

Джонатан Кэрролл

Глава первая

О смерти деда Андрею сообщил сам командир парашютно-десантного батальона подполковник Воронов. Мать поступила разумно, не дождавшись трех часов дня, когда разрешалась мобильная связь с домом, отправила по электронной почте командиру батальона копию справки о смерти отца, приложив свое письмо к сыну:

«Сыночек, горе-то какое, дедушка твой умер сегодня в четыре часа ночи, когда я на минутку вздремнула. Я ведь совсем не спала последние дни, все боялась за него. А теперь буду каяться всю жизнь. Хотя он уговаривал меня выйти и не смотреть на него, когда он будет умирать.

Сыночек, отпросись у начальства побыстрее приехать, чтобы похоронить дедушку по-людски. Он так тебя любил и до последней минуты о тебе беспокоился.

Сыночек, я даже не представляла, сколько нужно денег на похороны. У меня близко столько нет. К маме его положить не разрешают, говорят, еще не наступил срок, но намекнули, что можно за миллион или чуть меньше, а чтобы похоронить на этом же кладбище – тоже столько же. Одна надежда на тебя, может, ты что придумаешь. Дедушка очень не хотел, чтобы его сожгли

Дедушка очень не хотел, чтобы его сожгли, поэтому об этом я даже говорить с ними не стала. А что делать, не приложу ума, вся извелась и жду тебя.

Сыночек, приезжай скорее, а то говорят, держать долго в морге не будут и отдадут в институт для студентов или похоронят, как бомжа неизвестно где. Целую тебя, сыночек, твоя мама».

Передав письмо и дождавшись, когда Андрей дочитал его, Воронов проговорил, чуть-чуть смутившись:

– Ты извини, я прочитал письмо. Вот что хочу тебе сказать. Прежде всего, отмети всех частных похоронных бандитов. В Москве должна быть городская ритуальная служба, у нее похороны должны обойтись в несколько раз дешевле. Короче, прояви себя, как настоящий мужик и боец ВДВ. Я даю тебе десять суток, отправляйся прямо сегодня, как говорится, с богом. Я распоряжусь, чтобы тебя посадили на проходящую «Ласточку» в 9.45 и в Москве ты будешь около двенадцати дня. Вот тебе тридцать тысяч, десять от батальона и двадцать от меня. И вот что. Не снимай нашу форму, пока не похоронишь деда. Она воздействует неплохо на несговорчивых. Матери передай мои соболезнования, поддержи ее.

Воронов воевал с отцом Андрея в Чечне, не раз спасали друг друга. В последнем бою, оставшись вдвоем, они встали спиной друг к другу и договорились оставить последний патрон для себя. Помощь подоспела, когда у убитого отца остался один патрон, а у тяжело раненого Воронова два. О том, что он жив, обнаружилось в морге по нажимавшему на курок указательному пальцу. На могилу отца он смог приехать лишь через три месяца, привезя двухлетнему Андрею велосипед и бинокль.

Дед по материнской линии Сергей Васильевич был несказанно рад появлению внука и заменил ему отца. Сам он сполна испытал горечь безотцовщины. Ему было шесть лет, когда отец ушел на фронт и погиб в сорок третьем, оставив, помимо сына, еще двух дочерей. Младшая в полтора года умерла от кори в начале войны. Сережка чем только ни переболел, что только ни калечил на себе, не раз смотрел голодными глазами в потолок, ходил в школу в брюках, сшитых матерью из мешковины, а когда они стали непригодны, вынужден был пойти в школу в подаренных кем-то вельветовых бриджах, прикрыв икры ног чулками сестры и просидев все перемены за партой. Но учился хорошо, особенно по русскому языку и литературе, где имел в основном пятерки. Читать начал рано и, начиная с третьего класса, не вылезал из школьной и городской библиотек. Его первой большой прочитанной книгой был «Тихий дон» Шолохова. В старших классах увлекся стихами молодого Маяковского, не говоря про Есенина, который был для него иконой. Восхищался Пушкиным, но больше ему нравился Лермонтов, и он пытался понять, почему. Последние годы в школе был редактором стенгазеты, писал рассказы, стихи и после окончания школы хотел поступить на факультет журналистики, но, увидев там одних горбоносых и кучерявых и переговорив с отличавшимся от них, понял, что шансов у него нет никаких. Съездил и в юридический институт, где горбоносых и кучерявых было еще больше, и по совету одноклассника поступил в самое техническое пекло – Бауманское училище, где конкурс был для него явно проходным, а специальность – станкостроение – выбрал потому, что из оборудования лучше всего представлял токарный станок. Для него было удивительно, что учился он не хуже других за счет усидчивости до зеленых букв в глазах к утру, оправдывая аббревиатуру МВТУ: «Могила, вырытая трудами ученых», «Молодым войдешь, трупом уйдешь», «Мы вас тут убьем», – и даже получал стипендию, которую платили лишь успевающим студентам, оправдывая еще одну аббревиатуру «Мужество, воля, труд, упорство». 29 рублей, а на старших курсах 42 рубля ему вполне хватало, чтобы получать от матери на столовую, кино, танцы и книги, которые продолжал читать запоем, ставя им в уме оценки по языку и сюжету. То же самое непроизвольно делал и в музыке, приравнивая композиторов и певцов к поэтам. Все годы учебы также редактировал стенгазету, его рассказы и стихи, как и в школе, выделяли его среди других. На старших курсах он умудрился написать повесть «Пижон» о студенте, подражавшим модной праздной молодежи, но, в конечном счете, порвавшим с ней и едва не погибшим из-за этого. В литературном кружке довольно известного в те годы поэта Сергея Поделкова участники подвергли повесть беспощадной критике за не заслуживающую внимания тему о недостойном внимания парне, когда в стране столько героев войны и труда для подражания. Но для Сергея важным было то, что Поделков положительно оценил язык повести.

На пятом курсе он понял, что станки не для него, все они были для него одинаковыми и мало интересными, иными словами, чужими. Однако у него хватило ума продолжить учебу, а после на работе заниматься, чему душа лежит.

С распределением ему повезло: его направили на крупный московский станкозавод в отдел вспомогательного оборудования, где он неожиданно увлекся созданием насосов, кранов, вентилей и даже написал книжку о смазке станков, ставшую учебным пособием на заводах и в институтах. Но это была работа в рамках его обязанностей, а увлечением по-прежнему была работа в заводской многотиражке и чтение книг.

Вспомнив похвалу Поделкова, он написал повесть о запутавшимся в любви парне, скопированном большей частью с себя. Не обошлось в ней и без критики Хрущева за то, что, разоблачив культ личности Сталина, он сам превратился в «дорогого Никиту Сергеевича», а также за кукурузу, урезание приусадебных участков колхозников и за другие вредные для страны чудачества. Повесть Сергей отвез в журнал «Молодая гвардия». Вскоре его пригласил на собеседование рецензент журнала известный поэт – фронтовик Юртий Белаш. Они встретились вечером на избирательном участке, где Белаш дежурил агитатором. В принципе он повторил оценку Поделкова насчет языка, обратив особое внимание на критику Хрущева, что было недопустимо в то время, и из-за чего повесть не могла быть принята к изданию. Да и начинали многие авторы книг с описания не сентиментальной любви, а трудовых подвигов, к примеру, на Севере или целине. В связи с этим, журнал счел возможным предложить Сергею творческую командировку в Антарктику, если позволит здоровье, а не позволит, – в другое не менее интересное место. Тут Белаш неожиданно поинтересовался, женат ли Сергей. Услышав утвердительный ответ и, что у него недавно родился сын, Белаш пояснил с явным разочарованием в голосе:

– Срок таких командировок не меньше трех лет и, как правило, они заканчиваются разладом в семье, а чаще распадом брака. Так что, подумай, как следует, и позвони мне в понедельник о своем решении.

В тот день была пятница, домой Сергей вернулся, когда восемнадцатилетняя жена уже спала. Рядом в кроватке посапывал трехмесячный сынишка. Сергей на цыпочках подошел к ним и долго любовался. Если в электричке он строил радужные планы, то сейчас они моментально улетучились. Бросить их на произвол судьбы он не мог и в понедельник не позвонил Белашу.

После этого он больше не писал, не считая для заводской газеты. К тому времени он проработал уже три года. Дирекция завода для развития экспорта своего оборудования послала его учиться на вечернее отделение Академии внешней торговли. Почти одновременно Партком завода рекомендовал его в Университет международных отношений при ЦК КПСС, готовивший кураторов на предприятиях для развития экономических связей с западными странами. Учитывая, что лекции в университете читались по вечерам, Сергей умудрился закончить одновременно и академию и университет. Кстати, при сдаче экзаменов в МВТУ, академию и университет он был единственным абитуриентом на потоках, получившим пятерку за диктанты по русскому языку. В школе он увлекался немецким языком и даже переводил стихи Гёте и Гейне на русский. В академии появилась возможность усовершенствовать знание немецкого языка, а во время длительных командировок за границу он овладел еще английским и шведским, попутно норвежским и датским языками. За эту возможность стать образованным человеком, не заплатив ни копейки, он по гроб жизни остался благодарным советскому государству.

За границей, куда руководство завода посылало его на несколько лет продавать со склада и обслуживать оборудование завода, как правило, был бешеный ритм, там все подчинялось служению Родине не только поиском покупателей машин, но и развенчиванием стереотипов о советских людях. В этом ему помогала пронзительной красоты жена, производившая фурор тем, что не походила на страшных комиссарш в сапогах и маузером на боку, какими обычно изображали за границей советских женщин. Ему не раз предлагали остаться, суля сумасшедшие оклады, но он и слышать не хотел об этом и отвечал, отчего у них глаза на лоб вылезали: «Лучше смерть, чем остаться здесь». Очевидно, за эту его верную сорокалетнюю службу Родине и за отчаянную попытку уберечь станкозавод от мгновенного разграбления после развала СССР он был покалечен рэкетирами в 1992 году и омоновцами в 1993 году при защите Верховного Совета и превратился в нищего, подрабатывая до самой смерти охраной богатства новых русских.

Развал великой страны и превращение России в холуя Вашингтона Сергей Васильевич воспринял с не заживаемой болью в сердце и не только потому, что в одночасье превратился в нищего. Вместе с ним нищим стал весь русский народ, за исключением кучки проходимцев и воров, в основном не русской национальности, захвативших все бывшее народное богатство. Свое отношение к происшедших в стране переменах он попытался выразить в повестях, избрав для большего привлечения читателей детективный и фантастический жанры. Первую его повесть самое солидное издательство согласилось напечатать при условии, что он выбросит всю политику. Делать это сам он отказался, – все равно, что выбросить свое дитя, – и предоставил это редакции, наивно надеясь получить известность после выхода первой книги и печататься в дальнейшем без правок. Когда же повесть вышла под другим названием и обескровленной настолько, что ему было стыдно за нее, так как она мало чем отличалась от наводнившего прилавки магазинов чтива, он больше не связывался с издательствами и печатал свои книги лишь в интернете. Но и там ему не раз ставили заслон, ссылаясь на нарушение существующих законов или, иными словами, цензуры.