Осень Атлантиды - страница 8
– Ты не поговорил тогда со мной, как я ожидала.
– Я так решил, когда увидел тебя с жуком. По правилам, я должен был провести с тобой весь день, чтобы определиться с твоей будущностью. Разговоры были неизбежны, но в твоем случае правильнее было молчать. А где промолчишь так долго? Только на башне. Я оставил тебя наедине с самой собой – и тогда ты раскрылась. Я читал перед нашей встречей твою космограмму: Солнце – в Козероге и алькокоден – Солнце, анарета – Плутон, асцендент – в Весах. При этом – активнейшая стихия воды и сильный Марс. Остальное пустяки. Правда, кресты… – он запнулся, и Таллури замерла, но Энгиус, не закончив, продолжил: – Солнце не дало тебе скучать, а Марс – бездействовать, «вода» оживила всё интуицией, а Плутон «обеспечил» самодостаточность в уединении. Ты была самостоятельна, иногда вела себя неожиданно, меняя решения, но всегда интересно. Один только раз я счел необходимым вмешаться: мне показалось, ты еще не готова рассчитать все позиции внутренних сил для левитации, а стоять на самой кромке стены все же было небезопасно. Я «отозвал» тебя, а ты, молодец, уловила.
Энгиус надолго замолчал, потом спросил:
– Ты ведь уже тогда, возле башни Храма, нашла во мне приемного отца?
– Да, кажется, именно тогда.
– Я понял это в тоже мгновение, что и ты. И с этого самого мгновения стал несвободен. Несвободен оттого, что кому-то нужен. А мне нельзя было привязываться ни к кому.
– Ни к кому?..
– Ни к кому! Как нельзя было, чтобы кто-то привязался ко мне. В то время я чувствовал в себе призвание – «жрец Ухода»: уединение, аскетика, молитвы Единому Богу среди сияющих горных вершин, безмолвных и бесстрастных… – взгляд Энгиуса засверкал истовым огнем, как раскаленный металл. – Вот чего я жаждал. А вовсе не хлопотливой участи жреца-учителя, – взгляд его угас, словно остыл опущенный в холодную воду меч. – А ты появилась и встала у самого сердца – не впустить невозможно! Позже я понял, что это веление Судьбы. Велением Судьбы пренебречь можно, но – небезопасно. Значит, быть мне твоим учителем и опекуном. Это знал наш Великий наставник, Древний Ящер, когда не давал мне благословения на Уход. Он чувствовал или знал, что я не завершил свою земную миссию, не получил всей полноты земного опыта. И потому ждал…
Энгиус произнес еще несколько очень сложных для ее понимания фраз – что-то о долговременных эмоциональных отношениях и возможной (так он выразился) ценности человеческой любви. Завершил так:
– Древний Ящер редко объясняет. Он ждет, пока ты сам дорастешь до понимания. Сам – это важно! Чтобы принять решение со свободной волей. И я понял. А когда понял – принял…
Из Храма Жизни Таллури забрали одну из последних.
Опустели тенистые аллеи, обширный двор больше не звенел по утрам эхом детских голосов, и пугливые горлицы теперь мирно ворковали на подоконниках.
Ушла и Дэнола, сдержанно обняв младшую сестру на прощание:
– Знаю, мы встретимся.
– В следующей жизни? – Таллури едва не плакала. Ушли и два их родных брата, один на год старше, другой на год младше Таллури. Она загрустила: в Тууле принято было много общаться с братьями, и ей всегда было с ними очень интересно.
Стало совсем скучно. И когда однажды на рассвете наконец снова появился жрец в белом своем одеянии (а Таллури знала, что он в конце концов все равно придет, пусть он не сказал ни слова на прощание!), она сама подбежала к нему и, крепко схватив за руку, нетерпеливо спросила, не тратя время на приветствие: