Остальное время я работаю. Зимой луна – всегда желтая и круглая – стоит над тополями до позднего утра, указывая мне путь, и когда я захожу в отделение, сумерки за высокими окнами ещё хранят свою силу. Я онколог. По будням я оперирую больных, многие из них еще живут какое-то время, а по субботам хожу к женщине. Она живет в высокой башне, на самом верху, и я все время думаю о ней, пока стальной трос наматывается на барабан, поднимая тесную железную клетку. У нее черные волосы и одета она во все черное, и глаза еще больше темнеют, когда она молча впускает меня к себе. Она ставит цветы в вазу на окне и все трогает руками тонкие стебли, пока я снимаю пальто. Мы садимся рядом и тихо, медленно говорим обо всем, а потом я опускаюсь на пол, целую ее руки, колени и остаюсь с ней до утра, и когда приходит свет, новый день дает нам силы жить дальше. Когда мы в последний раз делаемся близкими, а потом прощаемся, все повторяется – две пустые чашки на белом пластике, чистая мокрая пепельница, холодные ладони, сжимающие мои виски так нежно, как будто могут защитить от смерти, разматывающийся трос, опускающий меня на землю, и тугая железная дверь – все повторяется, и я иду, не оглядываясь, навстречу людям.
А вечером я долго лежу, заложив руки за голову, смотрю на яркую, отделенную стеклом и железной решеткой, луну, думаю о разном и засыпаю. И когда рано утром взрываются часы, мне кажется, что я уже никогда не встану.
Я прихожу к ним каждый месяц на полную луну. Поезд прибывает ровно в полдень, от вокзала – рукой подать, у них обед, и я жду. Я сижу в полутемной приемной, на деревянной скамье среди гладких стен, окрашенных зеленой эмалью, и жду. Прямо передо мной плакат – красивая женщина с розовой бутылочкой в руках. Они все не идут, и я в который раз перечитываю надпись: «Шампунь Редактор. Даже если Вы забыли о своем Редакторе – он помнит о Вас».
Я не мылся с прошлого полнолуния, и голова чешется. Наконец, внизу хлопает дверь, слышатся звуки шагов, они идут. Они проходят мимо, так, как будто меня нет, и закрывают за собой дверь. Я жду из вежливости несколько минут, стучу и захожу в кабинет. Они не обращают на меня внимания, разбирают свои бумаги, и я сам подхожу к одной из женщин, той, что подхожу всегда.
– Здравствуйте, однако, – говорю я.
– Что у вас? – отвечает она, не поднимая головы.
– Рассказ, – говорю я, – «Последний снег».
– Про оленей?
– Да, про оленей…
– Хорошо, приходите через месяц, я посмотрю.
– До свидания.
Она молчит, она всегда молчит, и я ухожу. Я выхожу в коридор, спускаюсь по крутой деревянной лестнице и оказываюсь на улице. Улица широкая и жаркая. Чахлые деревья. Розовые двухэтажные дома. Выгоревшее небо, высокое солнце, которое бьет мне прямо в лицо. Тихо. Просеменила бабка в цветастом платке, с увесистой, метр двадцать, доской. Проехал пыльный говновоз, шофер-метис равнодушно глянул из кабины. Прошел мужчина, шлепая огрубевшими босыми подошвами по мостовой. Черная кошка перешла дорогу и улеглась в тени. Сзади скрипнула дверь, чей-то взгляд уперся мне в спину. Подавив желание, – упасть, откатиться, выстрелить в упор с двух стволов, – я медленно повернул голову. Тонкая девушка в белых брюках стояла у выхода.
– Привет.
– Привет.
Яна приезжает сюда каждый месяц на полную луну, из далекого степного городка, названия которого я никак не могу запомнить. Она пишет роман. Дела у нее идут еще хуже, чем у меня.
