Карин стоит рядом с ней и Харри. Дождевые капли летят почти горизонтально и бьют в глаза. А вдали, у границы леса, в двухстах метрах за рощей, движутся низкие клубы тумана.
– Осторожно, – предупреждает Карин водолазов, приблизившихся к трупу. – Как можно аккуратнее.
Они закрепляют веревку вокруг тела и делают знак третьему участнику команды, стоящему с лебедкой на мосту, поднимая большой палец. Потом слышится звук работающей лебедки – и тело, осторожно придерживаемое водолазами, медленно ползет вверх.
– Чертово утро, – ворчит Харри.
Рядом стоит Свен Шёман в зеленом плаще. Даже он присоединился к ним сегодня.
– Что вы думаете обо всем этом?
– Вряд ли он прыгнул туда сам или свалился, – отвечает Малин. – Взрослые мужчины редко падают в воду, разве что совсем пьяные, или в случае сердечного приступа или чего-нибудь в этом роде.
– Что касается Петерссона, то ему было всего около сорока пяти. Это не возраст для сердечного приступа.
– Да, ему, конечно, кто-то помог.
– Скорее всего. Будем знать точно, как только трупом займется Карин.
Малин кивает.
– Если это Петерссон и он был убит, то все это дело – голубая мечта журналиста.
– Осторожно! – кричит Карин.
Тело, поворачиваясь, поднимается из воды и повисает, раскачиваясь, в воздухе. С желтой ткани дождевика, коричневых брюк и черных кожаных сапог капает вода, окрашенная в красный цвет.
Плащ изрешечен множеством дыр, и в нескольких крупных отверстиях сквозит израненное тело, вдоль которого тоненькими ручейками стекает кровь, смешиваясь с дождевыми струями. «Кровавый дождь, – думает Малин. – Нет, ты свалился туда не потому, что был пьян».
Маленькие серебристые рыбки, выпадающие изо рта жертвы, трепыхаются в воздухе, словно брошенные младенцы, на пути в родную стихию.
«Рыбки-змейки», – замечает про себя Малин.
Один черный глаз глядит куда-то в дождь и оседающий во рву туман, другой закрыт.
«Ты выглядишь удивленным, – думает Форс. – Хотя ты ли это?»
Я выгляжу удивленным?
Едва ли.
Вокруг меня больше нет воды.
Я больше не вспоминаю тебя, мама, вместо этого я вишу здесь, уставившись на ров, на замок, на незнакомых мне людей.
Я вижу Хови и слышу его лай, теперь еще более беспокойный. Замечает ли он дырки в моем теле? Я знаю, что их много, но я не чувствую боли, только ветер, проникающий внутрь меня.
Кто они, эти люди?
Чего они хотят от меня?
Или это русские солдаты, о которых рассказывает легенда?
Я медленно ползу вверх, навстречу жужжащему звуку, поворачиваюсь еще и еще раз, но не испытываю головокружения. И так я поднимаюсь на мост, поддерживаемый парой крепких рук, а потом медленно опускаюсь всем своим окровавленным, окоченевшим телом. Раздается звук, напоминающий шлепок по воде, – и вот я снова лежу на земле.
Подо мной черный пластик. Откуда я это знаю, если лежу на спине и ничего не вижу и не чувствую?
Но ведь это так?
А кто все эти люди, что стоят на краю рва и смотрят на меня?
У меня есть свои подозрения, но я не хочу верить в то, что они верны, что это в конце концов произошло. Я не могу с этим согласиться. Но что, если спорить бесполезно? И если это все-таки произошло, возникает много загадок, которые нужно будет разгадать.
Газонокосилка больше не гудит.
В поле моего зрения появляется женское лицо. Оно красиво.
А вот другая женщина.
Она могла бы быть красивой, но выглядит так, словно ей надо хорошенько выспаться. В ней не чувствуется желания жить.
