Под вечер в лагере был намечен праздник, а так как на календаре четким полиграфным шрифтом значилось 6 июля, в лагере готовились отмечать что-то среднее между советским праздником лета и Ивана Купала, пришедшем к нам еще с языческих времен. Дети сидели у костра и пели песни, а кое-кто из сорванцов даже успел пожарить картошку в углях. К обозначенному времени все отряды были разведены по спальням, и оставив со спящими дежурных вожатых, кои несчастливцы выбирались слепым жребием, вся остальная молодая взрослая часть лагеря снова собиралась у костра, разжигая его до небес. В эту ночь позволялось немного пошалить, выпить вина, и самым смелым – попрыгать через огонь, изгоняя злых духов.
Спонсор, посидев у костра первые 15 минут и торжественно выпив рюмку водки, вместе с руководством лагеря удалился, и веселье вспыхнуло, как сухой хворост от искры. Прыгать через костер в одежде – дело опасное, как считала мужская половина вожатых после выпитой первой части припасенного красного, и джентльмены, отвечающие за здоровье охраняемых ими дам, дружно настаивали на купальных костюмах. Девчонки немного пошушукались, обдумывая предложение, и к общей радости джентльменов согласились.
Миша сидел, как не свой, не понимая, что с ним происходит. Он быстро разделся до плавок, но прыгать через костер его не тянуло. Даже вино, так приятно веселящее кровь, не брало его, хоть убей. Школьная любовь (хотя разве можно назвать любовью то мимолетное виденье, кое встретилось ему один раз на линейке с алым галстуком в руках?) спутала ему все карты. Он сидел у костра в грустях и тревоге, сам не зная, что творится у него в душе.
Вдруг две руки, приятные и нежные на ощупь, подкравшись со спины, закрыли ему глаза. Нежный девичий голос, принадлежащий владелице этих рук, прошептал на ухо: «Пойдем, биолог, я покажу тебе, как цветет папоротник». Миша попытался уныло сказать, что папоротник не цветет никогда, а размножается спорами, но руки разжались, и он увидел Наденьку в купальном костюме, освещаемую только отблесками костра. Просить дважды его не пришлось. Взявшись за руки, они убежали в лес, и бежали вместе, не выпуская рук, пока их не стало подводить дыхание.
Наутро Миша впервые чуть не проспал подъем, и его отряд изрядно волновался, бежать ли им на завтрак самим, чтобы, как обычно, прийти первыми, или подождать вожатого. Но Миша появился, и в прекрасном настроении умчался с пионерами на камбуз. Весь день у него прошел в приподнятом настроении, он строил планы, потом отметал их и строил еще более амбициозные. Под вечер он стал настойчиво искать свою проводницу в мир цветущего папоротника, но сказка закончилась вместе со вчерашним праздником. Двери «мерседеса», оказывается, хлопнули еще с утра, когда Миша мчался с пионерами за утренним чаем и пирожками, и унесли его Наденьку в неизведанные дали. А вместе с ней унесли и его обещание жениться на ней только из-за имени, как сделал это его отец, и возможность шептать об этом ей на ушко, аккуратно прикасаясь к нему губами.
Развал СССР, как ни странно, стал крушением и всех Мишиных надежд. Он никогда даже подумать не мог, что общественнополитические преобразования так скажутся на его личной жизни. Он не стал офицером, не получил родительскую квартиру в Киеве, так как и они не получили ее, не поездил на «москвиче» по той же причине, и вот теперь Наденька уехала из его жизни навсегда. Он вспомнил вчерашний день, когда казалось, что он увидел улыбку жизни, и горько усмехнулся.
