Ей уже не хотелось лежать на солнце, не хотелось купаться, но она заставила себя войти в море, после солнечного тепла неожиданно холодное, постояла в нерешительности и поплыла. На мгновение Анастасия подумала: а вдруг если плыть и плыть до изнеможения, то все, что заставляло ее страдать, останется на берегу?
Море теряло приветливость, расширялось вширь и вглубь, поглощало берег, как горе душу, равнодушное, страшное; где-то там, на дне, беззвучно поедали друг друга рыбы и колыхались косматые слизкие водоросли. Ей стало страшно, и она развернулась обратно.
Гречанки всё сидели на песке, расставив ноги, выпятив животы, как маленькие девочки, приготовившиеся катать мяч, совсем не заботясь о внешней привлекательности. Ей захотелось к ним, к этим женщинам, у которых, наверное, все прошло, отболело, и они живут, ни о чем не тревожась. Официант, услужливо ожидавший заказ в пустом кафе, перечислял, какие есть вайн. Анастасия отказалась от вина, только кофе, если дамам, она показала на старушек рукой.
Официант подошел к ним, перевел, те улыбались, благодарили жестами: мол, прости, но мы все, очень жаль, отпировали.
Третья все так же прижимала к животу свою маленькую сумочку, как собачку, но Анастасия успела увидеть, как она достала чупа-чупс, розовый, и облизала, как ребенок.
Анастасия вернулась в гостиницу к обеду. Солнце внезапно ушло, как и предсказала Татьяна, заволновался ветер, купола зонтов издавали хлюпающие звуки, словно крылья летучих мышей.
Павел в рубашке и шортах лежал перед бассейном, в окружении пустых лежаков. В гостинице стояла церемонная тишина без внешних следов траура, но казалось, что кто-то заперся в комнате и беззвучно плачет.
Анастасия шепотом рассказала Павлу, хотя никто бы и так не услышал, о горе, постигшем хозяйку, все, о чем вчера поведала Татьяна. Какое несчастное совпадение – крестины и похороны.
Павел видел, как хозяйка с чемоданом села в такси, а после приехала младшая сестра хозяйки, тоже старушка, да-да, ее Анастасия видела на завтраке. Павел потерся носом о ее щеку, понюхал кожу: пахнет водорослями. Небритый светлый подбородок (он никогда не брился на отдыхе), ярко загорелое лицо, и на этом лице особенно светлые, особенно добрые глаза.
Анастасии хотелось говорить с ним, она соскучилась, словно они давно не виделись.
Она рассказала ему об одинокой женщине с маленькой сумочкой на пляже. «Она, наверное, хотела кого-то убить. Я ушла, а она еще там сидит». А он ей про нового постояльца. С книгой? Павел не обратил внимания, с книгой или без книги. «Может быть, он как раз и есть тот таинственный человек, которого поджидает твоя старуха, чтобы пристрелить одним выстрелом». Они смеялись. Где-то горе, но не их горе.
Павел предложил развеяться в Нафплионе, он был ближе всего: посидеть в кафе, где подают марципановые трубочки, кофе в граненых стаканах, воду в кувшине с листьями мяты и огурцом.
Анастасия поднялась в номер переодеться. Телефон Павла лежал на кровати, на зарядке, на экране напоминание – третье октября, 13:00, Мавританова, УЗИ. Анастасия не сразу поняла, будет или было. Мгновенно отяжелело сердце, словно внутри заплакал испуганный ребенок. Ей хотелось позвонить Лизе и обо всем расспросить, но Анастасия не знала пароль от телефона.
Она вышла на балкон. Увидела Павла, он все так же лежал у бассейна. Сверху доносилось мяуканье. «Это ваш кот?» Подняла голову. Высокий мужчина с бородой и в очках держал в руках кошку. Она не вспомнила, как будет по-английски «местная». Пыталась объяснить, но махнула рукой. Мужчина опустил кошку, и та мгновенно прыгнула на дерево и по ветвям, привычной дорогой, спустилась к Анастасии. На балконе стояла ее миска с кормом. Анастасия привязалась к кошечке, даже хотела забрать ее домой, но у Павла была аллергия на кошачью шерсть.
