Здесь и устроились вчетвером после шумного обмена восклицаниями, междометиями и похлопываниями по плечам и прочим местам. Эриксон вывалил на стол бутылки, банки, пакеты, и Мартин принялся всё раскладывать, попутно дегустируя напитки и закуски. Крамов, скрестив руки на груди, наблюдал за происходящим. Его крепко сбитая квадратная челюсть, плотно сжатые бледные губы, искрящиеся глаза, опушённые белыми ресницами, выдавали сильную волю и скрывали желание расхохотаться.
Лерану ясно: Эриксон, Мартин, Крамов и отсутствующий сегодня Бергсон-младший на самом деле близкие друзья и все вместе они представляют тесную дружную компанию. Чтобы не мешать приготовлениям и не отвлекать внимание Крамова на себя, Леран вышел за ширму на другую половину. Здесь он увидел, почему Барт сказал, что приглашает его в Гималаи: картины, висящие на глухой стене, изображают горы, безлюдные и величественные. Забыв обо всём, Леран остановился в центре студии и внимательно разглядывал поочерёдно каждую из картин, будто искал в них нечто отсутствующее, но обязанное там быть. Хмурое или светло-голубое небо; снег, прикрывающий языки льда; темнота провалов; сжатое движение устремлённых ввысь пиков. Ни одного живого существа, но горы дышат, радуются или печалятся.
За ширмой раздалось шипение: Мартин взялся за приготовление чего-то жареного.
– Барт, ты же знаешь, я не признаю стола без горячих блюд.
Следом раздался голос Крамова:
– Леран, приглашаю тебя на нашу половину. Поверь, люди интереснее картин. Говорю как художник, приглашаю как хозяин.
Леран подчинился. Стол выглядел празднично. Неизвестно откуда взялись чистые столовые приборы, пластиковые стаканчики. Мартин сосредоточенно распределял с громадной сковороды жареную колбасу по тарелкам. Заняв предназначенный ему стул, Леран замер в неподвижной позе. Мартин бросил на место, освободившееся от колбасы, куски неразмороженного мяса и вернул сковороду на электроплиту.
– Майкл, к следующему моему визиту здесь должна стоять печь. И обязательно с гриль-функцией. Иначе я вынужден буду тебя арестовать, – Эрнест похлопал себя по провалу живота, спрятанного за выпуклостью спортивной куртки.
– Твою дивизию! – деланно возмутился Крамов, – До чего я дожил! Какой-то полупьяный чернокожий, к тому же беглый преступный спортсмен, угрожает арестом величайшему художнику всех народов! С этого дня ни одного портрета чёрного человека не выйдет из этих стен.
– А вы рисуете и портреты? – спросил спокойно Леран, – А я думал, вас интересуют только горы.
– Ты прав, мой мальчик. Меня интересуют только горы. К сожалению, жить приходится не среди гор, а среди людей. И я уже знаю, какой портрет у меня будет следующим.
Прищур в глазах Майкла исчез и Леран увидел густую синеву, словно на лицо художника упал отсвет далёких гор. Леран понял: Крамов уже определился, следующей моделью будет он, Кронин-младший, как они тут говорят, хотя никто, кроме Барта, и не видел Ирвина. Крамов попросил Эриксона представить ему Лерана «поглубже и пошире», выслушал и задал вопрос:
– Леран, что ты думаешь о красоте человеческой? Она есть или её нет?
Леран смотрел ему в лицо, оно притягивало к себе чем-то таким, чего в других не было вовсе. Но выразить это «что-то» не получалось.
– Я убеждён, Майкл: красота есть везде. Только чаще всего она скрыта безобразием.
Мартин застыл с открытым ртом, упёршись взглядом в Лерана, словно перед ним предстал оживший Аристотель.
