В этом немецком квартале я познакомилась с Викой.
Первый раз я увидела её, когда она сидела на урюковом дереве и читала «Алису в стране чудес», незнакомая девочка не из местных. Дерево урюка, урюк, как все его называли, в отличие от собрата своего абрикоса, растёт вширь активнее, чем в высоту, и имеет густую крону, что даёт хорошую тень. Урюк любили высаживать во дворах, подальше от пешеходных дорожек: своими мощными корнями, что ползут далеко от ствола в поисках воды, он взламывает и корёжит асфальт тротуаров. Поэтому на улицах азиатских городов росли, в основном, чинары, серебристые тополя и карагач, они не так портили ландшафт корневой системой. Урюк зацветал весной самым первым, в конце марта, нежно-розовым, не таким, как позднеапрельский миндаль – сочным, почти красным цветом. Уже в мае урюк начинал плодоносить, и окрестные дети забирались по гладким толстым ветвям, обрывая кислые сочные плоды. Объевшись зелёным урюком, можно было заработать понос, но никого это не останавливало, и даже родители наставляли детей только лишь для порядка: «Много не ешь!», понимая, что совсем запрещать бесполезно. В июне уцелевший урюк поспевал, становился оранжево-красным, в сладости обыгрывая благородный абрикос, но уступая ему по красоте и размеру. Главным секретом урюка были его косточки. Их кололи молотком на разложенной на полу газете, извлекая ароматное, без горчинки, ядро, что отправлялось последним в большую кастрюлю на плите с медового цвета сиропом и прозрачными половинками урюка. Это самое вкусное южное варенье, нужно лишь правильно соблюсти рецепт. И тогда зимой, достав из кладовки солнечного цвета банку с ореховой каймой у горлышка, можно вернуться в жаркое лето: сладкий запах урючного варенья мигом заполнял всё пространство.
Незнакомка расположилась на нижней ветке урюка, на которой любила сидеть и я. Как наездница, свесив ноги с двух сторон, книжку она поставила на разветвление, как на подставку. На вид ей было примерно лет восемь – ровесница. Я подошла к дереву и ревниво засопела, не зная, как согнать захватчицу. Будь это кто-то свой, я бы показала гвоздём процарапанное на ветке «Поля», и мне бы немедленно уступили, таковы были законы игры. У всех были свои любимые ветки, помеченные либо именем, либо придуманным знаком. Мальчишки делали метки на верхних ветвях, девочки обычно внизу, там где устраивали «домики», навешивая загороди из принесённых из дома шарфов и полотенец.
– Ты с какого двора? – спросила я, не найдя ничего лучше.
– У меня тут бабушка, – живо откликнулась девочка, – сама я с «Победы».
Квартал Победы находился в получасе ходьбы, никого с тех краёв к нам не заносило. Мы кучковались обычно в пределах двора: пространство, огороженное со всех сторон домами. Либо в пределах улицы, если дома были выстроены рядами.
У неё были веснушчатые щёки и большой лоб. Тугая косичка с розовым бантом словно бы тянула назад светлые волосы, обнажая верхнюю половину лица. Девочка— головастик бойко слезла с урюка и вдруг наклонилась к моим ногам.
– У тебя тут юбка запачкалась, дай отряхну!
Она деловито поелозила ладошкой по моей шерстяной плиссированной юбке.
– Обтёрлась об штукатурку, ерунда! Хочешь яблоко?
Её бесхитростная забота располагала к себе. Я взяла яблоко и сказала:
– А у меня есть пластинка «Алисы»!
– Ух ты, а можно послушать? Меня зовут Вика Вагнер. Тебя как зовут? Я только скажу бабушке, что я к тебе в гости!
