–Поля! – позвала меня Вика.
Она остановилась на краю площадки, где мы с сёстрами Кнельзен перекидывали друг другу надувной полосатый мяч. У меня внутри всё оборвалось. Просто ухнуло камнем вниз и придавило ноги.
– Поль! Побежали смотреть! У нас рядом, где бабушка, свадьба!
Вика улыбалась и притоптывала в нетерпении сандаликом. Я же не могла сделать и шагу. Между нами возникла преграда, и мне её было не преодолеть.
– Где свадьба, где? Мы тоже хотим! – сёстры Кнельзен закинули мяч на балкон и метнулись в проход. Вика махнула им в направлении улицы и направилась прямо ко мне.
– Там такая невеста! Фата длинная-предлинная, и белый венок! Ну, ты чего? Тебе плохо?
Мне было плохо. Больше всего на свете я хотела сейчас схватить Вику за руку и побежать смотреть свадьбу, нырять между громкими праздничными людьми, танцуя под музыку и крича во всё горло «Горько! Горько!», ведь только на свадьбах всем детям можно беситься и кричать. Но я должна была что-то сделать, чтобы мама больше не беспокоилась. И чтобы папа не смотрел на неё виноватыми глазами. И чтобы меня не сажали для воспитания на неудобную табуретку. Чтобы всё стало как было раньше, спокойно и без тревог.
– Вика. Мне мама не разрешает больше с тобой дружить.
Я выталкиваю из себя эти слова и немедленно начинаю плакать, наклонив голову. Я оплакиваю потерю, свою первую в жизни большую потерю, прижимая ладони зачем-то к ушам. Я не слышу, говорит ли мне что-нибудь Вика, звуки музыки с улицы становятся громче, как и мои собственные всхлипы, и я не вижу, что происходит сквозь ненастье горячих слёз. А потом я чувствую, как она уходит, навсегда уходит девочка, подарившая мне светлую дружбу от чистого сердца. Я хочу увидеть свою подругу в самый последний раз и поднимаю голову, смахивая вновь набегающие слёзы. Вижу удаляющуюся фигурку в коротком платье в разноцветный горошек и рукавами-фонариками, вижу подрагивающую на спине косичку и распустившийся розовый бант, свисающий лентами до колен, и понимаю, что Вика тоже плачет, растирая кулаками глаза.
Я должна была так поступить. Потому, что семья главнее. Делая выбор, выбираешь семью. И это даже не надо объяснять, сажая на табуретку, это понимается с самого начала и без всяких слов. Я, конечно же, выбрала маму, только вот мне очень грустно и больно, а самое главное – некому всё рассказать. Пусть бы приехала тётя Рая! Когда она приезжает, мама чаще смеётся, и двигается быстро и легко, а Рая треплет меня по щеке и обнимает за плечи. С ней можно шептаться про всякое перед сном. Приезжает она часто, потому, что тоже любит у нас бывать. Едва зайдя в квартиру, тётя сразу же открывает все окна, снимает с гардин и замачивает занавески, ходит со мной во двор выбивать половики, хотя мама и морщится: «У нас есть пылесос!» По вечерам мы играем в лото, я даже, бывает, выигрываю. После её отъезда мы несколько дней по привычке открываем окно, для свежего воздуха, но потом снова лишь форточку – мама боится сквозняков.
Рая приехала через месяц, вечером, когда похороны Клавы-Цветастое-Платье из дома напротив уже закончились. Поминки устроили прямо во дворе. Голый по пояс Клавин муж Виктор, загорелый до черноты, и ещё двое парней с такими же вихрастыми затылками и белыми бровями вытаскивали прямо из окна первого этажа столы, составляли их в ряд недалеко от подъезда, накрывали полотном белой клеенки с васильками и маками.
